Мы прекрасно знаем и видим разницу между, например, русским и чехом или даже между белорусом и русским, поляком и словаком и т. п. Аналогичные отличия среди китайских «народов» скрыты от нас завесой расстояния, совсем другой культуры и иной расы.

К примеру, в стране нет единого китайского языка. То, что мы принимаем за таковой — язык официальных документов и средств массовой информации КНР, путунхуа, — это лишь «пекинский говор», один из диалектов так называемого северо-китайского языка, в силу исторических обстоятельств ставший стандартом в китайском государстве. От языков, на которых говорят китайцы в Шанхае или Гонконге, он отличается больше, чем даже русский от польского.

Например, на официальном китайском местоимение «я» будет звучать в транскрипции русскими буквами, как «во». Но в Шанхае это уже будет «ала», а в Гуанчжоу «нго». В Пекине фразу «Я тебя люблю» произнесут как «Во ай ни», а на юге Китая как «Нго нгой нэй». Северным китайцам язык их южных собратьев непонятен на слух в принципе, а большинство южан подводит произношение, даже когда они пытаются разговаривать на официальном языке путунхуа. Не зря на севере Китая существует пословица: «Не боюсь ни неба, ни земли, а боюсь кантонца, говорящего на путунхуа».

Несмотря на государственную политику унификации, всеобщее обучение на официальном языке, повсеместное телевидение на этом языке и т. п, большинство китайцев в быту говорят на привычных им с детства диалектах, то есть, фактически, на разных языках.

Самый распространенный в Китае — это севернокитайский язык, на нем, по оценкам лингвистов, говорят около 800 млн человек. Но внутри этого языка провинциальные диалекты отличаются, примерно, как русский и украинский. Пекинец произнесет фразу «Я не китаец» как «Во бу ши чжунго жень», а на диалекте севернокитайского языка, на котором говорят жители провинции Шаньдун (с населением как две Украины), это уже прозвучит похоже, но заметно иначе: «Во бу сы цзунгуй йинь».

В северокитайском языке насчитывают 8—10 крупных диалектов, каждый из которых в свою очередь делится на местные говоры. Разница местных говоров внутри одного диалекта примерно как разница между бытовым языком жителей Полтавы и Львова — иностранцы о такой разнице не знают, но украинцы улавливают с полуслова. Таким образом, если официальный язык КНР считать аналогом русского языка, то в Китае существует почти десяток своих украинских и белорусских «мов».

Но еще половина миллиарда китайцев разговаривает на языках очень сильно отличающихся от севернокитайского и официального. Самый далекий от пекинского кантонский язык является бытовым для почти 90 млн человек, населяющих юг Китая с центром в Гуанчжоу и Гонконге.

Почти 80 млн разговаривает на шанхайском языке, иначе называемом диалектом У. Внутри этого языка шесть крупных диалектов, в частности диалект тайху, который включает и собственно шанхайский говор, на котором в быту говорят 14 млн человек (то есть больше, чем всех белорусов вместе взятых на этой планете).

Еще около 60 млн китайцев с детства говорят на миньском языке — это население богатейших и экономически развитых приморских регионов в районе тайваньского пролива, а так же население островов Тайвань и Хайнань.

Примерно по 30—35 млн граждан КНР разговаривают еще на трех отдельных китайских языках — языке сян, языке хакка и языке гань. На одном из диалектов языка сян всю жизнь разговаривал основатель современного Китая товарищ Мао, поэтому он не очень любил публичные речи на официальном языке путунхуа, а когда выпивал, то его порой с трудом понимали охранники и секретари. Преемник Мао, основатель современного китайского капитализма Дэн Сяопин в детстве разговаривал на одном из диалектов языка хакка.

Здесь, чтобы не погружаться в бездны аналитической лингвистики, можно остановить беглый и очень упрощенный обзор языков, на которых говорят китайцы. С учетом огромных различий в фонетике и заметных в грамматике это именно отдельные языки, зачастую с разницей большей, чем между самыми далекими славянскими наречиями.

На протяжении веков эти разные китайские языки объединяет общая иероглифика — ведь иероглиф это фактически рисунок, обозначенное им понятие стандартно и для жителя Пекина, и для коренного обитателя Кантона или Шанхая, только произнесут они его очень по-разному. Здесь китайские иероглифы работают как арабские цифры — на всех языках они звучат совсем непохоже, но пишутся и понимаются одинаково.

Однако даже общая для всех китайцев иероглифика имеет свои региональные особенности и традиции. Так, китаец с севера страны, из Пекина или граничащей с нами Маньчжурии на слух абсолютно не поймет южный кантонский язык, но сможет понять его запись иероглифами. Тем не менее из-за некоторой разницы в грамматике и в использовании иероглифов он поймет лишь общий смысл записи, примерно как неподготовленный русский человек с некоторым трудом поймет общий смысл записи на церковнославянском или болгарском.

В русском языке, когда хотят подчеркнуть сложность и непонятность какого-либо текста, говорят «китайская грамота». Как видим, и для самих китайцев их «китайские грамоты» не менее сложны и непонятны.

То есть даже общая иероглифика объединяет китайцев очень условно — не больше, чем ряд славянских народов объединяет буквенное наследие Кирилла и Мефодия. При этом надо учитывать, что внутренние различия китайцев из разных провинций не сводятся только к описанной выше разнице в языке (языках). Очень велики отличия в истории различных регионов, местной культуре, экономике и даже антропологическом типе.

С древности и до ХХ века все исследователи отмечали легко заметную разницу между китайцами Севера и Юга — до 1911 года она даже была закреплена в законах Цинской империи. Так, накануне падения последней династии в китайскую армию не принимали новобранцев ростом ниже 151 см в южных провинциях, и ниже 160 см к северу от Янцзы. Это наглядно характеризует как состояние большинства населения Китая тех лет, так и региональные различия огромной страны.

На протяжении тысячелетий и до середины XX века история Китая к северу от Янцзы и к югу от этой великой китайской реки — это практически две разных истории и два разных типа сельского хозяйства. К югу это субтропики, рис и практически полное отсутствие лошади в крестьянском хозяйстве, но к северу от Янцзы рис резко сменяется пшеницей и гаоляном, лошадей становится все больше, вплоть до полукочевых хозяйств на границе Внутренней Монголии, а снежная зима в лесной Маньчжурии не сильно отличается от сибирской.

За последние две тысячи лет единый для нас, сторонних наблюдателей Китай, легко и зачастую на долгие века делился на разные государства. Например, монголы Чингисхана, которые, как считается, покорили Китай, в действительности завоевали как минимум четыре очень разных государства на территории современной КНР. Из этих четырех царств только два можно считать собственно китайскими — империю Цзинь к северу от Янцзы и империю Сун к югу от этой реки. Два века эти два Китая существовали одновременно, воюя друг с другом. Но предшествовавший им исторический период называется еще более красноречиво — Эпоха пяти династий и десяти царств.

Даже когда Китай был формально единым — в XVIII—XIX веках под властью маньчжурской династии — в реальности это был конгломерат практически самостоятельных провинций, слабо связанных экономически и даже политически. Вооруженные силы почти официально делились на Северную и Южную генеральские группировки. Так, в конце XIX века южане самостоятельно, без какого либо участия северян, проиграли войну французам, когда китайский Вьетнам стал колонией Парижа. А северяне, без малейшей поддержки южан, проиграли войну Японии, когда китайская Корея стала колонией японцев. К началу XX века в Китае отсутствовали даже единая финансовая система и единый бюджет.

Революция, свергнувшая в Китае последнюю монархию, началась и проходила именно как открытое восстание южных провинций против власти в Пекине. С 1911 года и до победы коммунистов Мао в 1949 году Китай был разделен на множество самостоятельных, зачастую враждебных и воюющих друг с другом регионов. Не случайно сам Мао Цзэдун в юности начинал политическую деятельность как сторонник Китайской Федерации — свободного союза различных провинций.

Но даже при формально унифицированном маоистском Китае не исчезла разница и борьба различных провинций — многие эксцессы эпохи хунвейбинов и культурной революции порождены именно таким соперничеством региональных этносов и кланов. Даже в армии коммунистического Китая легко прослеживается борьба региональных группировок генералов — когда в 1976 году сторонники культурной революции из Шанхая и Пекина хотели в очередной раз арестовать Дэн Сяопина, он бежит и прячется на неподвластном им юге, в Кантоне-Гуанчжоу.

Бурный экономический рост современного нам Китая несколько затушевал для иностранцев эти противоречия разных китайских регионов и «народов». Но он же наглядно выпятил экономические диспропорции между группами провинций. В богатых приморских городах приезжие из континентального Китая теперь играют ту же роль, что среднеазиатские гастарбайтеры в России — дешевая неквалифицированная, лишенная элементарных прав рабочая сила, заметно отличающаяся по культуре и языку.

Центральная власть Китая прекрасно понимает все потенциальные опасности такого объективного деления китайцев на несколько отдельных народов и проводит целенаправленную политику языковой унификации. Формально преподавание в средней школе и высших учебных заведениях уже несколько десятилетий ведется исключительно на нормативном китайском языке путунхуа. Даже в детских садиках подготовка к школе проходит на официальном языке. Но инерция десятков, даже сотен миллионов людей непреодолима — в семьях, в детских садах и в перерывах между уроками и лекциями китайцы говорят на своих языках-диалектах. Зачастую и преподаватели в провинциальных вузах читают свои предметы на диалектах.

В Гонконге и Макао, недавно присоединенных к КНР, но сохранивших автономию, в качестве официального языка принят китайский, при этом в официальных законах не указан какой именно это диалект китайского. Поэтому в СМИ и переписке используется общекитайский литературный стандарт, однако в устной речи повсеместно используется кантонский язык.

У кантонского и миньского языков есть собственная разновидность популярной музыки, Cantopop. В Гонконге песни пишутся и исполняются в основном на кантонском. Многие популярные певцы из Пекина и Тайваня учили кантонский, чтобы сделать местную версию своих песен.

Многомилионная распространившаяся по всему миру китайская диаспора изначально была основана выходцами из провинций Фуцзянь и Гуандун. Поэтому большинство китайцев, являющихся гражданами США и Канады, говорят на кантонском языке. А в китайских диаспорах Юго-Восточной Азии доминируют диалекты миньского языка.

Кантонский язык — четвертый по распространенности в США, после английского, испанского и французского. У многих университетов США, в том числе Стэндфордского и Йельского, есть учебные программы на кантонском. Не случайно, именно в Йеле в 1960-е годы была разработана латинская азбука для записи кантонского языка. Кантонский был и остается доминирующим языком китайской диаспоры в Канаде, почти 400 тысяч граждан этой страны считают его своим родным языком.

В Сингапуре местное правительство уже много лет проводит кампанию по популяризации официального языка КНР, но большинство китайцев Сингапура продолжают говорить на своих китайских языках: свыше 60 % на миньском, около 15 % на кантонском и 8 % на языке хакка.

Подавляющее большинство СМИ континентального Китая вещают и пишут на нормативном едином языке. Однако в самых главных центрах иных китайских языков существует телевидение и радио на местных диалектах. Центральные власти не оставляют попыток перевести и эти немногочисленные СМИ на единый государственный язык.

Так, в июле 2010 года правительство КНР объявило о сокращении вещания местного ТВ на кантонском языке. Как тогда объяснял официальный Пекин, перевод местного телевидения на общий пекинский диалект должен был способствовать увеличению количества туристов из других провинций Китая на Азиатских Олимпийских играх, которые состоялись в Гуанчжоу в ноябре 2010 года. Кстати сами эти игры проводились по инициативе властей юга Китая, без одобрения и во многом в пику властям официального Пекина, которые были сосредоточены на проведении в этот же период всемирной выставки в Шанхае ЭКСПО-2010. То есть древнее соперничество китайского юга с китайским севером проявляется в этих интригах и в наши дни.

В ответ на планы по сокращению телевещания на кантонском языке, в Гуанчжоу 25 июля и 1 августа 2010 года прошли большие демонстрации протеста. Несколько десятков активистов защиты кантонского языка были задержаны полицией. В итоге власти на год отложили объявленные меры по сокращению вещания на кантонском. И только в декабре 2011 года передачи на кантонском сократили, оставив на нем лишь программы и фильмы по теме местного искусства и кантонской оперы. Все школьные и образовательные программы, как и само обучение и любые мероприятия в школах, под угрозой административного наказания, обязаны вестись исключительно на официальном государственном языке.

До конца 2011 года в телекомпании Guangzhou TV был только один канал на общегосударственном языке путунхуа и семь каналов на кантонском. Характерны высказывания местных журналистов по поводу сокращения использования их родного языка: «Кантонский — это самый древний язык в Китае. И это вовсе не диалект — кантонский используют миллионы человек по всему свету. Для меня эти изменения очень неприятны...», «Это задушит местную традиционную культуру...», «Многие пожилые люди не знают путунхуа. Хотя некоторые могут прочесть субтитры на телеэкране, это все равно затруднительно...»

Все это весьма похоже на политику Российской империи в Царстве Польском, где несколько десятков лет пытались ввести обязательное употребление русского языка и даже перевести письменность на кириллицу. Но даже 9 млн поляков в таких условиях легко сумели сохранить свой язык. Несомненно, что 90 млн человек, с детства говорящих на кантонском, с куда более древней культурой и историей, будут сохранять свои языковые отличия еще много поколений. Так что здесь огромная сила современной власти Китая на пути языковой унификации упирается в не менее сильную национальную инерцию и традицию.

Все вышеописанные этнические и языковые различия существуют в рамках единой китайской этноязыковой общности и единого централизованного государства. А ведь параллельно этому есть еще и отдельное китайского государство на Тайване и масса национальных меньшинств, проживающих на территории Китая. При этом данные меньшинства являются малыми народами только на фоне миллиарда китайцев (точнее китайских народов).

В XXI веке граждане КНР не относящиеся к китайской этнической общности составляют почти 10 % от населения континентального Китая. Крупнейшим нацменьшинством являются чжуаны — 17 млн аборигенов Южного Китая, родственных тайским народам Юго-Восточной Азии. Впервые в состав китайского государства чжуаны вошли еще в 111 году до нашей эры, когда седьмой император У-ди покорил для империи Хань государство чжуанов Наньюэ, располагавшееся на юге современной КНР и севере современного Вьетнама. Но за более чем две тысячи лет в рамках китайской истории чжуаны сохранили и свой язык и культуру. Кстати, ряд последних веков многие чжуаны были двуязычны, разговаривая на своем языке и на кантонском.

Второе по численности национальное меньшинство Китая проживает на северо-востоке страны — это маньчжуры, близкие родственники российских нанайцев и эвенков. Но если в РФ нанайцев и эвенков меньше 50 тысяч, то маньчжуров в КНР живет свыше 10 млн — больше чем татар, башкир, чувашей и мордвы России вместе взятых.

Почти три века маньчжуры были привилегированным правящим этносом Китая. В середине XIX и начале XX века в Китае случились две больших антиманьчжурских революции, когда китайцы (и северные и особенно южные) пытались провести геноцид ненавистных им инородцев-маньчжуров. Несмотря на это, за последние два века число маньчжуров выросло минимум в семь раз.

Третье по численности меньшинство Китая скорее не этническое, а религиозное — это народность, которая на русском традиционно называется хуэй. Хотя в реальности на китайском это этническое имя звучит без соблюдающего приличия для русского уха «э». От китайцев представителей данного этноса отличает лишь то, что их предки четырнадцать веков назад приняли ислам. В XIX веке китайские мусульмане не раз восставали против центрального правительства Китая. Присылаемые пекинским императором армии пытались их активно вырезать и переселять в другие районы. В XX веке неграмотные крестьяне-мусульмане, попавшие в коммунистическую армию Мао, считали портрет бородатого Карла Маркса изображение пророка Магомета. Сейчас китайских мусульман-хуэйцзу насчитывается почти десять миллионов.

Помимо мусульман-китайцев на территории КНР проживает еще десять миллионов мусульман-уйгуров, тюркоязычных родственников узбеков и киргизов. Об уйгурском сепаратизме слышали люди даже весьма далекие от политики и истории Китая.

Как видим, все эти китайские меньшинства по европейским меркам являются весьма крупными народами. Но кроме перечисленных выше чжуанов, маньчжуров, хуэйцзу и уйгуров в Китае есть, например, еще мало кому из неспециалистов известные народы Туцзя и И — и первых, и вторых по восемь с лишним миллионов, то есть каждый из этих «малых» народов почти равен по численности всему населению Швеции. Даже монголов в Китае живет больше, чем татар в России, а численности тибетцев превышает все население Дании.

Показательно, что при всем унитаризме и китайском патриотизме КНР за вторую половину XX века процент некитайских национальностей в стране вырос минимум в полтора раза — с 6 до 9 %, а общая численность некитайских этносов — с 35 до 114 млн, а по некоторым оценкам и заметно больше. Так что численность некитайского населения КНР не намного меньше всего населения Российской Федерации и вполне сопоставима с численностью всех русских на планете.

Естественно, такие массы народов, отличных по языку, культуре, истории и поведенческим стереотипам, в единое целое объединяет только политическая и экономическая мощь современной КНР. Но она же в единое целое объединяет и совокупность всех китайских народов, по внутреннему разнообразию не уступающих народам славянским. В наши дни этот разнообразный Китай един, как никогда в истории, но в нем сохраняется множество различных, порою очень непохожих Китаев со своими претензиями, интересами и противоречиями.

Алексей Волынец