Дэн Сяопин оставил преемникам два кратких афористичных текста, представляющих собой своеобразное политическое завещание. Один из них гласит: «Внимательно наблюдай, обеспечивай нашу безопасность, решай вопросы хладнокровно, скрывай наши возможности и жди нашего времени; умей оставаться в тени и никогда не объявляй лидерства».

Современное руководство Китая выдвигает идею «гармоничного мира». При этом, как пишет Юй Кэпин, оно исходит из того, что к такому ценностному идеалу стремится все человечество, а мир и развитие как две великие темы современности являются важнейшим содержанием строительства гармоничного мира. При этом по мере углубления экономической глобализации интересы государств и народов будут становиться все более многоплановыми, политика – более многополярной, культура – более многообразной. Следовательно, подчеркивает китайский политолог, между странами и народами все более будут востребованы взаимная терпимость и уважение, мирное сосуществование, реализация древнекитайского идеала «единства без унификации», предполагающего сохранение различий в общности и отвергающего обеспечение единства путем подчинения. В условиях современного мира это означает, что Китай будет выступать против попыток «силой навязывать ценности и строй собственной цивилизации другим государствам». Подтекст тут очевиден: когда США используют «жесткую силу» для распространения своих ценностей, Китай подчеркивает идеи невмешательства в чужие дела и уважение к многообразию путей развития стран и культур».

В докладе Цзян Цзэминя на XV съезде КПК были отмечены «угроза гегемонизма» (прозрачный намек на однополярный миропорядок, центром которого являются США), растущий разрыв между уровнем жизни богатых и бедных стран и то обстоятельство, что «”права человека” и другие проблемы используются для вмешательства во внутренние дела других стран». Дж. К. Рэмо говорит о формировании «Пекинского консенсуса» как альтернативы консенсусу Вашингтонскому, опирающемуся на Всемирный банк и Международный валютный фонд. Для «Пекинского консенсуса» характерны невмешательство во «внутренние дела государства», а также экономическая помощь и торговые связи, не «привязанные» к политическим вопросам.

В 1985 г. в ходе визита в Гану Дэн Сяопин призвал другие страны не копировать китайскую модель – последняя эффективна только в контексте уникальных национальных условий. Как отмечается в Совместной декларации Республики Таджикистан и КНР от 27 августа 2008 г., «международному сообществу следует уважать путь развития, самостоятельно выбранный народами государств Центральной Азии в соответствии со своими национальными реалиями».

Идея «Пекинского консенсуса» отчасти близка концепции «Третьего мира», разработанной еще Мао Цзэдуном. В рамках последней под «Первым миром» понимались США и СССР, под вторым – Европа и Япония, а под третьим – все остальные страны. Отказавшись от революционной риторики, Китай в то же время продолжает поддерживать свой имидж государства «Третьего мира» – миролюбивой развивающейся страны, жертвы иностранной агрессии и противника гегемонии. Вместе с тем «многие в Китае говорят, что Пекин постепенно отходит от своей позиции по вопросам суверенитета, чтобы незаметно приблизиться к возможности вмешательства в дела других на базе отстаивания гуманитарных принципов».

Председатель Мао утверждал, что Китай не собирается становиться сверхдержавой. Дэн Сяопин даже говорил, что если КНР вдруг начнет стремиться к гегемонии, народы мира должны ей противостоять и даже сражаться против нее. Однако в 1985 г. глава КПК Ху Яобан заявил, что КНР достигнет статуса сверхдержавы к 2049 году – к столетию основания народной республики. Дэн Сяопин был более осторожен в оценках. По его расчетам, к 2049 г. Китай мог стать лишь среднеразвитым государством. Однако на съезде КПК, состоявшемся в 2012 г., было подтверждено, что статуса сверхдержавы Китай достигнет к 2049 г.

Известна китайская стратагема, предлагающая «сидя на горе, наблюдать за схваткой тигров». Политика Китая в период холодной войны была близка этому принципу. КНР смогла получить выгоды от каждого из «тигров». В 1950-х гг. Китай поддерживал отношения с Советским Союзом, а в 1970-х стал де-факто союзником США. По словам Р. Никсона, этот союз был порожден геополитическими интересами, оказавшимися сильнее идеологических разногласий: две очень разные страны объединились против общего противника – Советского Союза. Однако мировая история знает немало примеров того, как после разгрома общего противника бывшие партнеры по коалиции становятся врагами.

Американо-китайское сотрудничество имело и другой аспект. Активные вливания американского капитала в «китайское экономическое чудо»» позволили оттеснить Японию со второго места в мировой экономике и подорвать ее позиции как возможного лидера Азиатско-Тихоокеанского региона. Однако вскоре экономическое первенство США стала оспаривать уже КНР. По мнению китайского политолога Чжая Децюаня, «следующие 15-20 лет Китай будет стремиться достичь стратегической возможности достигнуть или превзойти уровень ВВП Соединенных Штатов Америки». О неминуемом столкновении, вызванном противодействием США превращению КНР в сверхдержаву, предупреждали Юан Цзянь и Сонг Йимин.

Как полагает Чжай Децюань, «мировой порядок в ХХI веке, особенно в ближайшие два-три десятилетия, будет все больше приобретать черты многополярности с сохранением за США статуса единственной сверхдержавы… В то же время гегемонистские желания и действия будут сдерживаться и нейтрализовываться посредством ООН». Однако высказываются и более радикальные мнения. Так, например, полковник китайской армии Лю Мингфу открыто призывает КНР вытеснить с пьедестала Америку. При этом он утверждает, что Китай, в отличие от Америки, будем избегать гегемонии, управляя миром по принципу «первого среди равных». Публицист Сон Сяочжун и вовсе называет Америку… «засохшим огурцом, покрашенным в зеленый цвет». Разумеется, официальные лица избегают в публичных текстах столь радикальных заявлений и таких резких выражений. Однако можно предположить, что такие высказывания выходят в публичное пространство с неофициального согласия китайского руководства (которое тем самым демонстрирует умеренность своей позиции в сравнении с настроениями формирующегося гражданского общества).

Р. Бернштейн и Р. Манро, выпустившие в 1997 г. нашумевшую книгу «Грядущий конфликт с Китаем», утверждают: «Намерение Китая стать господствующей силой в Восточной Азии вступает в конфликт с почти столетней стратегией США по предотвращению доминирования какой-либо одной страны в этом регионе». Политолог А. Фридберг считает необходимым осуществить в Китае мирную революцию, заменив однопартийный авторитарный режим некой либеральной демократией. Масла в огонь подливает П. Салеми, который «научно доказывает», что под зловещими «народами Гог и Магог» в Библии понимаются китайцы. При этом проводится параллель между драконом, символизирующим в Библии дьявола, и драконом как традиционным символом Китая.

Г. Киссинджер констатирует, что точка зрения о неизбежности американо-китайского противостояния широко распространена в элитах по обе стороны Тихого океана. Тем не менее этот выдающийся дипломат ищет пути мирного сосуществования этих государств, указывая на неприемлемые риски, с которыми связано противоборство двух ядерных держав. Фактором, сдерживающим конфронтацию в американо-китайских отношениях, также является взаимная экономическая зависимость двух стран. Китай держит в долларах свои валютные резервы (около 2,5 триллиона долларов), и его экономический рост обусловлен (хотя и в меньшей степени, чем в 1980-е гг.) экспортом в США. Америка, в свою очередь, зависит от китайского импорта. Как указывает Дж.С. Най-мл., «Китай может поставить Соединенные Штаты на колени, если “сбросит” доллары», однако последствия такого шага могут оказаться неприемлемо тяжелыми и для КНР.

Г. Киссинджер тонко подметил традиционный для Китая страх перед политическим хаосом. Вполне вероятно, что именно на этой черте китайского политического сознания постараются сыграть их заокеанские оппоненты. И не случайно третья часть новой книги З. Бжезинского озаглавлена «Мир после Америки: к 2025 году не китайский, но хаотичный». В этом плане американцы могут опереться на теорию управляемого хаоса, одним из основоположников которой является С. Манн. В 1996 г. последний заявил открыто: «Мы должны быть открыты перед возможностью усиливать и эксплуатировать критичность, если это соответствует нашим национальным интересам. В действительности, сознаем мы это или нет, мы уже предпринимаем меры для усиления хаоса, когда содействуем в новых странах демократии, рыночным реформам, когда развиваем средства массовой информации через частный сектор».

В ходе недавних событий «арабской весны» обозначилось противоборство двух международных коалиций, одна из которых включает США, а другая Россию и Китай. За гуманитарными технологиями «ненасильственных» (поначалу) революций стоят апологии, далекие от всякого гуманизма. Каждая из сторон заинтересована в создании выгодных для нее транспортных коридоров, в контроле за месторождениями, а также в срыве аналогичных планов оппонентов и транспортной изоляции последних. Более того, по мнению авторов, США и их геополитические союзники пытаются «не дать возможность России полноценно сблизиться с Китаем… но при этом самим договариваться» с ним «о дальнейших судьбах мира за счет российских ресурсов».

Как констатирует Г. Киссинджер, современный Китай стал державой, имеющей интересы в каждом уголке Земли. Одной из глобальных стратегий КНР является «выход вовне». Речь идет об участии в освоении зарубежных ресурсов с помощью китайских технологий и китайского же капитала. Помощь зарубежным странам, в частности, стимулирует внешний спрос на оборудование и сервисные услуги китайских производителей.

В 2004 г. Китай вложил 1,5 млрд долларов в страны Азии и 2,7 млрд в Африку. Китайский премьер Вэнь Цзябао даже заявлял, что Африка станет основным торговым партнером Китая.

Говоря о внешней деятельности Китая в Африке, можно привести ряд примеров. В Замбии создана специальная экономическая зона, куда уже в 2007 г. было инвестировано 800 миллионов долларов США. Этой стране «предстоит стать основным африканским поставщиком металла в Китай и обеспечивать его потребности в меди, кобальте, олове и уране, а также алмазах». Еще одна аналогичная зона создана на Маврикии, третья, вероятно, будет открыта в Танзании, планируется еще две. Также Китай ведет в Африке активное строительство автомобильных и железных дорог. В 2010 г. в Китае были созданы Центр изучения Африки и Центр азиатско-африканского развития.

Ряд европейских исследователей оценивают китайские действия в Африке как политику неоколониализма. По их мнению, КНР извлекает природные ресурсы, наводняет рынки низкокачественным экспортом и поддерживает авторитарные режимы. Вместе с тем, на наш взгляд, было бы ошибкой трактовать африканскую политику Китая упрощенно, исключительно в терминах сиюминутной выгоды. Речь идет скорее о формировании миропорядка, альтернативного Pax Americana.

Внимание ведущих мировых аналитиков приковывают события происходящие в небольшом африканском государстве Мали. Там столкнулись интересы целого ряда геополитических игроков. Китай активно проник в эту страну при президенте А.Т. Туре, пришедшем к власти в 1991 г. В сфере интересов КНР оказались золото, уран и дефицитные в Китае фосфаты. Перед началом беспорядков на Поднебесную приходилась треть экспорта Мали. Китай вложил серьезные средства в инфраструктуру (в частности, построил мост через Нигер в Бамако) и собирался проложить скоростную магистраль от столицы на север. Однако реализация этих планов были прервана вспыхнувшим в январе 2012 г. в северной части страны восстанием сепаратистов, которые к лету раскололись на туарегских националистов и радикальных исламистов. В марте А.Т. Туре был свергнут военной хунтой во главе с капитаном А. Саного, прошедшим обучение в Соединенных Штатах. На наш взгляд, даже после избрания президентом Мали И.Б. Кейты ситуация в этой республике далека от завершения. Время для подведения итогов еще не настало. Однако американо-китайское противостояние можно рассматривать как одни из факторов, повлиявших на развитие конфликта.

Китай не остается равнодушным и к борьбе за ресурсы Арктики. Интерес Пекина связан с возможностью более интенсивного использования морских проливов, открывающейся благодаря таянию льдов. Каналом проникновения КНР в этот регион стала Исландия. В Рейкьявике расположено одно из самых крупных китайских посольств. Китайские власти финансируют и научную деятельность в Арктике, для этого создан специальный Институт полярных исследований.

Если КНР имеет столь значительные интересы в самых разных частях мира, может ли она быть безразличной к ближнему зарубежью?

В 2007 г. китайцы выиграли тендер на разработку Айнакского месторождения меди в Республике Афганистан. Китай имеет интересы в Монголии, а оттуда совсем недалеко до российской Тывы, где уже работает крупная китайская горнорудная компания.

С каждым годом укрепляются позиции Китая в Центральной Азии. Так, например, по данным, приводимым Е.М. Кузьминой в 2007 г., инвестиции Китая в Казахстан существенно уступают американским, но превосходят российские.

По мнению Ж.В. Петруниной, заинтересованность Китая в Центральной Азии обусловлена четырьмя факторами:

1) интересами национальной безопасности;

2) стимулированием экономического развития западных территорий;

3) заинтересованностью в энергетических ресурсах;

4) попыткой ограничить присутствие в этом регионе США. Сходным образом рассуждает и Р.К. Алимов, выделяющий при этом в качестве отдельного фактора развитие трансконтинентальных транспортных коридоров.

По мнению геолога и публициста К. Ранкса, наиболее выгодный партнер для Китая – Казахстан, недры которого содержат большие углевородные ресурсы, редкие металлы и уран. Китайская компания CNPC приобрела 82 % акций казахской нефтяной компании «Актобемунайгаз» с условием вложения в течение 20 лет в развитие этой организации 43 миллиардов долларов.

Китай имеет серьезные интересы в Таджикистане. Ему нужны полезные ископаемые этой среднеазиатской страны. Крупнейшим кредитором Таджикистана является Экспортно-кредитный банк Китая (878,47 млн долларов), доля КНР в общем размере внешнего долга этой среднеазиатской страны составляет 35,6%.

Благодаря строительству транспамирской магистрали Душанбе–Хорог–Мургаб–Кульма Таджикистан получил доступ к Карокорумскому шоссе (а значит, опосредованно и к железнодорожной сети Китая). В 2004–2011 г. товарооборот через КПП «Кульма-Карасу» возрос с 1,7 млн до 530 млн долларов США. И это несмотря на то, что высота перевала составляет 4363 м, а работы еще не завершены. Всего с 2000 г. по настоящее время при китайской помощи в Таджикистане отремонтировано, модернизировано или построено 1480 км дорог стратегического значения. Один из авторов данной монографии был свидетелем строительства дороги Худжанд–Душанбе и может подтвердить, что, несмотря на характерную для Таджикистана безработицу, работали там исключительно китайцы (кроме проходки тоннелей, которую вела иранская компания).

В 2009 г. был введен в эксплуатацию газопровод «Туркменистан–Китай». Его трасса проходит через территорию Казахстана и Узбекистана.

В КНР сформирован межведомственный совет с участием китайского бизнеса по сотрудничеству со всеми республиками Центральной Азии. Долгосрочный характер инвестиций обусловливает заинтересованность Китая в устойчивом развитии этих стран, поддержании в них политической стабильности и, конечно же, гарантиях для своего бизнеса. Как указывает М. Леонард, Китай предлагает политическую поддержку, экономическую помощь и вооружение Казахстану и Узбекистану. Активно развивается и культурное сотрудничество, включающее академические обмены. В 2011 г. в КНР обучалось 1189 таджикских студентов, из них 217 – по китайской правительственной стипендии.

Ввиду устойчивых связей между Центральной Азией и «Восточным Туркестаном» китайское руководство не могут не беспокоить действующие в первой исламисты. В июле 2001 г. была подписана Шанхайская конвенция о совместных действиях в борьбе с терроризмом, сепаратизмом и экстремизмом. На уровне двухсторонних контактов КНР и Таджикистан договорились о непроведении военных маневров, направленных друг против друга, совместно борются против экстремизма и терроризма (включая террористические силы Восточного Туркестана) и регулярно обмениваются визитами военных руководителей, в том числе на уровне министров обороны и начальников генштабов. Кроме всего прочего, Таджикистан поддерживает КНР в ООН, в частности, по болезненному для Китая тайваньскому вопросу.

Киргизский политолог Э. Усубалиев утверждает: «Кыргызстан, признавая внешне приверженность российскому вектору политики в Центральной Азии, на деле будет постепенно уходить в сферу фактического влияния Китая… перед Кыргызстаном стоит важная задача – достижение негласного статуса «особого партнера» КНР в Центральной Азии». Чрезвычайный и полномочный посол Республики Таджикистан в КНР Р.К. Алимов размышляет над тем, как «выгодно использовать преимущества двустороннего (экономического и иного) сотрудничества и при этом сохранить оптимальную (безопасную) дистанцию с огромным «мирно возвышающимся» Китаем».

Вопрос о взаимоотношениях Китая с Россией на центрально-азиатских землях активно обсуждался еще в XIX в. Тогда камнем преткновения стало государство, созданное Якуб-беком в Кашгарии при поддержке англичан. Бывший туркестанский генерал-губернатор К.П. Кауфман считал, что мусульманское государство-буфер России выгоднее, чем прямое соседство с Китаем. Однако возобладала противоположная точка зрения. Правильность такого решения подтверждает то, что мы теперь знаем о западной геополитической стратегии «кольцо Анаконды». Также в XIX в. дискутировался вопрос о разумности возращения Китаю Илийского края (Кульджинского округа). Сейчас перед Россией стоит выбор между евразийским интеграционным проектом и окончательным уходом из Центральной Азии. При этом, как справедливо указывает А.А. Казанцев, «миграционные и другие трансграничные факторы приводят к тому, что обеспечить безопасность России изолированно от «ближнего зарубежья» практически невозможно».