На конференции «Перспективы развития Большого порта Санкт-Петербург», прошедшей 2 июня 2016 года в Санкт-Петербурге, председатель совета директоров ООО «ДОРН» Андрей Карпов выступил с докладом «Шелковый путь — развитие Евразийского пространства».

Редакция публикует данный доклад полностью.

Уважаемые коллеги!

В рамках отведенного регламента трудно полностью раскрыть столь объемную и многоплановую тему, как проект «Пояс экономического развития «Шелковый путь». Для этого мало и отдельной конференции.

Поэтому телеграфным стилем, в формате тезисов, попробую ответить на несколько самых ключевых вопросов, которые, по моему мнению, позволят взглянуть на предмет под более-менее правильным углом зрения.

Такими ключевыми вопросами, на мой взгляд, являются следующие вопросы:

Что такое проект «Шелковый путь»?

Кто и почему выдвинул этот проект в Китае? Каковы перспективы инициаторов на внутрикитайской политической арене?

Как этот проект соотносится с российским интеграционным проектом по созданию Евразийского экономического союза (ЕАЭС)?

Итак…

1. Что такое проект «Шелковый путь»

«Шелковый путь» многими ошибочно воспринимается как некий, чисто транспортно-транзитный проект, призванный соединить Китай и Европу по суше, как некая альтернатива используемому сегодня морскому пути завоза товаров из Китая в Европу. При этом, почему-то упускается из виду, что это прежде всего «пояс экономического развития», нежели «путь».

Во-первых, проект имеет не только сухопутную составляющую (собственно проект «Экономический пояс Шелкового пути»),но и морскую составляющую — проект «Экономический пояс морского Шелкового пути XXI века» (суммарно эту инициативу называют — «Один пояс, один путь»).

Во-вторых, транспортный аспект играет важную роль в проекте «Один пояс, один путь», но это отнюдь не основная его цель — фактически это единый системный многоцелевой китайский проект, основной составляющей которого является создание единого евразийского экономического пространства, в котором Китай играет системообразующую роль.

Развитие транспортно-логистической инфраструктуры, в рамках этого проекта, надо оценивать не столько с «транзитной» точки зрения «пути в Европу», сколько с точки зрения развития логистики (как внутренней, так и внешней) этого нового формирующегося единого экономического пространства.

Фактически проект «Один пояс, один путь» является одним из вариантов ответа вполне конкретных кругов в руководстве Китая на целый ряд системных вызовов, которые встали перед КНР на данном этапе развития.

К этим вызовам можно отнести:

замедление темпов роста ВВП страны, в частности связанное с падением спроса на китайские товары и снижением их конкурентоспособности (в частности из-за роста стоимости рабочей силы);

продолжение нарастания экологических проблем, связанных с форсированным развитием промышленности;

серьезностью диспропорций между развитием прибрежных провинций Восточного Китая и развитием провинций Центрального и Западного Китая;

создание Транс- Тихоокеанского партнерства (ТТП) и ведущаяся работа по созданию Транс-Атлантического торгового и инвестиционного партнерства (ТТИП) имеют, среди прочих смыслов, очевидную антикитайскую направленность.

Кроме того, в настоящее время в Китае в основном закончено формирование сети скоростных железных и автомобильных дорог, в следствие чего, развернутые для их создания строительные и машиностроительные мощности, привлеченные значительные трудовые ресурсы оказались перед перспективой уменьшения количества заказов и сворачивания загрузки.

На сегодняшний день, Китай является крупнейшим энергоимпортером в мире, однако транспортировка необходимых Китаю энергоносителей осуществляется, в основном, морем, которое контролируется военно-морским флотом США (Китай только приступил к формированию флота ближнего моря и до сих пор не имеет океанского ВМФ).

С одной стороны, Китай начал формировать сеть магистральных газо‑ и нефтепроводов для снабжения себя энергоносителями по суше, с другой стороны, события последнего времени показывают, что политическая ситуация в бедных и слаборазвитых транзитных странах, через которые проходят эти трубопроводы, может быть легко дестабилизирована при помощи «цветных» технологий.

В этих условиях создание и экономическое развитие единого евроазиатского экономического пространства:

создает и развивает новые рынки сбыта для китайских товаров;

дает толчок развитию Центрального и Западного Китая (которые территориально расположены более близко к этим новым рынкам);

позволяет вывести в слаборазвитые страны вредные производства с территории Китая;

позволяет снова задействовать высвобождающиеся строительные и машиностроительные мощности в транспортной сфере;

способствует стабилизации ситуации в транзитных странах;

дает возможность генерировать часть китайского ВВП за пределами Китая;

позволяет объединить, на экономической основе, в единое с Китаем пространство большую часть крупных политических оппонентов США, таких как Россия, Иран, Пакистан.

При этом создание единого экономического пространства логично начинается с развития транспортно-логистической инфраструктуры. Китай начал реализацию масштабных проектов по строительству железных и автомобильных дорог в Центральной и Юго-Восточной Азии (связывающих Китай с Ираном, Пакистаном, Бирмой, Сингапуром),созданию за счет китайских инвестиций портовых мощностей и установление контроля за действующими портовыми мощностями в Пакистане, Бангладеш, Бирме, Таиланде, Камбодже, Австралии, Папуа-Новой Гвинее, Шри Ланке, Джибути, Алжире, Греции, Кении, Мальдивских островах и т.д.

Кстати, в этом контексте я прогнозирую появление крупного китайского портового проекта в северо-западной части Черного моря. Напомню, что в последний год перед присоединением Крыма к России стало известно о китайском мега-проекте по развитию крымского порта Евпатория до грузооборота в районе 100 млн. тонн в год.

Причем развитие транспортной системы евразийского экономического пространства является частью выстраиваемой «китайской» мировой транспортной системы как альтернативы «американской» мировой транспортной системе.

Здесь необходимо так же отметить, что развитие портовой инфраструктуры во многих случаях совмещено с разворачиванием китайских военно-морских баз и пунктов снабжения китайских ВМФ.

Лично я усматриваю в этом процессе и элементы определенной кооперации Китая с Россией. Так, на мой взгляд, начало переговоров России и Никарагуа о создании в этой стране российской военно-морской базы связано с появлением проекта строительства Никарагуанского канала и с фактическим установлением Китаем контроля за Панамским каналом.

А одной из задач российской военно- морской базы в Сирии, я считаю контроль за Турецкими проливами и Суэцким каналом (при этом контроль за Суэцким каналом со стороны Красного моря и за входом в Красное море будет осуществлять китайская военно-морская база в Джибути).

Проект по разворачиванию сети китайских военно-морских баз имеет название «Жемчужная нить». Хотя наличие такого проекта и отрицается официальными китайскими властями.

Хочу еще раз подчеркнуть: задачей этой важнейшей части моего доклада было показать вам, что восприятие проекта «Один пояс, один путь» как некоего транзитного проекта, как минимум, неадекватно масштабу явления.

И завершить эту часть доклада я хочу словами одного из китайских экспертов:

Как говорили древние китайские мудрецы, «высшее мастерство подобно тому, как течет вода». Продвижение идеи «Один пояс, один путь» напоминает поток воды, стремящийся заполнить все свободное пространство. Она реализуется посредством конкретных проектов либо в рамках переговоров о свободе торговли, либо путем подписания двухсторонних или многосторонних соглашений.

Противоречия между различными структурами или стратегиями регионального сотрудничества существуют всегда, и инициатива «Один пояс, один путь», ориентированная в первую очередь на соединение различных региональных систем, может помочь решению таких проблем. Это самая уникальная, инновационная и долгосрочная задача внешних стратегий Китая в новом веке.

При этом надо сказать, что методология реализации этого проекта (о чем частично говорит китайский эксперт),институты его реализации, это отдельный вопрос, достойный не просто отдельного выступления, но и отдельного исследования.

2. Кто и почему выдвинул идею «Один пояс, один путь» в Китае и каковы перспективы инициаторов на внутрикитайской политической арене

От ответа на этот вопрос зависит наше прагматичное понимание насколько долгосрочен и преемственен будет этот проект (следовательно, насколько он будет подкреплен интересующими нас китайскими финансовыми ресурсами и грузопотоками).

В этой связи надо четко осознавать, что выдвижение идеи «Один пояс, один путь» является личной инициативой действующего Генерального секретаря КПК и Председателя КНР Си Цзиньпина и одним из стрежневых проектов так называемой «группы Си Цзиньпина».

Естественно, что в рамках данного выступления я не могу углубиться в описание хитросплетений взаимоотношений и разницы в политических и экономических воззрениях и ориентациях китайских кланов, региональных элит, политичесих и идеологических группировок. Скажу только что эксперты (в основном западные) насчитывают в сегодняшнем китайском руководстве 9 наиболее влиятельных группировок.

Для принципиального (пусть и упрощенного) понимания ситуации необходимо знать, что после известных трагических «событий на площади Тяньаньмэнь» в Пекине в 1989 г. (которые у нас почему-то именуются «студенческими волнениями») к власти в Китае пришел представитель «шанхайской» группировки Цзян Цзэминь, что означало возвращение к власти в стране, восстановленной КПК, поскольку, с начала Культурной революции в 1966 г. страной фактически руководила Народно-освободительная армия Китая (НОАК).

Органы КПК на местах были разгромлены хунвейбинами в самом начале Культурной революции (которая была начата во многом из-за утраты Мао Цзэдуном контроля над КПК),в подчинение хунвейбинам на местах фактически перешли органы исполнительной власти и МВД (милиция). В ходе Культурной революции центральные органы КПК были упразднены или реорганизованы. Сама по себе Культурная революция была экстремальным мероприятием, местами переходящим в эксцессы (в т.ч. зверства).

В случае эксцессов вмешивалась армия, которая одинаково жестко, в этих случаях, действовала как в отношении партийных функционеров, так и в отношении хунвейбинов. Именно тогда НОАК установила фактический контроль над страной. После смерти Мао Цзэдуна (1976 г.) и прихода к власти, с помощью той же армии, «архитектора китайских реформ» южанина Дэн Сяопина все партийные органы были постепенно восстановлены и КПК приняла современный вид.

События 1989 г. («события на площади Тяньаньмэнь») грозили КПК реальной потерей власти, однако, Цзян Цзэминю удалось завершить их компромиссом между 4 наиболее влиятельными силами:

армией (более 20 лет контролировавшей страну),

партией (представленной, в основном, «шанхайской» группировкой),

условным «комсомолом» (олицетворявшим «реформаторов» как новую генерацию партийных лидеров, сплотившихся во времена своей деятельности в китайском комсомоле,

не связанных с Культурной революцией и не входивших в терявшую популярность и влияние внутрипартийную группировку «гонконгцев» во главе с Дэн Сяопином), региональными элитами.

При этом надо понимать, что так называемые «студенческие волнения» и мятеж пекинского гарнизона (так называемые «события на площади Тяньаньмэнь») координировали именно «комсомольцы».

Здесь надо сделать некоторое отступление и сказать, что в нашем массовом обыденном сознании абсолютно недооценивается роль Народно-освободительная армия Китая (НОАК) во внутриполитической жизни Китая.

Роль армии в Китае — это вообще отдельный разговор и предмет, наверное, не одной отдельной Конференции. Ситуация в этом вопросе в России и в Китае несопоставимы. Коренное отличие Китая от России заключается в том, что партия в Китае опиралась изначально на армию, из полевых отрядов которых она выросла (история формирования КПК — это фактически история почти 20-летних сражений НОАК в гражданской войне, из среды полевых командиров выдвинулись и Мао Цзэдун, и Дэн Сяопин (которых надо воспринимать прежде всего как армейских командиров, а не как партийных лидеров),КПК в какой-то степени, изначально можно считать политическим подразделением (политуправлением) НОАК).

Поскольку сама НОАК формировалась, в основном, из крестьянской среды, КПК вплоть до 1992 г. была фактическим представительством крестьянской элиты в стране. Именно поэтому в Китае не было разрушительной для деревенской элиты коллективизации, в отличие от СССР, где ВКП (б) порвала с «деревней» во время подавления Кронштадского восстания, и стала опираться на «армию города» — ВЧК—НКВД, и окончательно подчинило крестьянство во время коллективизации.

Армия в Китае полностью экстерриториальна, Министерство госбезопасности (МГБ) Китая армию не контролирует, а Министерство обороны можно считать не руководящим органом в отношении НОАК, а представительством армии в Правительстве Китая. Знаменитые китайские свободные экономические зоны это до 90-х годов «особые экономические районы НОАК» (изначально это армейский бизнес),до конца 90-х годов практически каждое армейское подразделение имело свои бизнес-структуры, а сегодняшние китайские госкорпорации (а именно они, в основном, задействованы в проектах «Шелкового пути») сформированы в рамках конверсии китайского ВПК (т.е. косвенно продолжают контролироваться армией).

Таким образом, современный Китай сформировался в результате реформ Дэн Сяопина и «событий на площади Тяньаньмэнь».

При этом политическим итогом «событий», стало:

уход НОАК от политической власти в стране (возвращение к власти КПК),а в 1999 г. НОАК отошла и от прямой экономической деятельности;

установление системы сменяющихся поколений в руководстве Китая, когда 1 раз в 10 лет «комсомольцы» и «шанхайцы» меняются в руководстве партии и страны;

вытеснение «гонконгцев» на периферию политического процесса (несмотря на то, что Дэн Сяопин вплоть до своей смерти в феврале 1997 г. сохранял значительное влияние и именно он установил систему сменяющихся поколений).

В соответствии с системой сменяющихся поколений с 1990—1992 гг. по 2002 г. у власти в Китае находились «шанхайцы» во главе с Цзян Цзэминем, с 2002 г. по 2012 г. — «комсомольцы» во главе с Ху Цзиньтао, а с 2012 г. к власти снова вернулись «шанхайцы». При этом надо понимать что если посты Генерального секретаря КПК и Председателя КНР контролирует, например, «комсомолец», то вторым лицом у него в качестве председателя Госсовета (Премьер-министр) обязательно выступает «шанхаец». И наоборот…

Таким образом, если с 2012 г. Генеральным секретарем КПК и Председателем КНР является условный «шанхаец» Си Цзиньпин, то председателем Госсовета КНР при нем стал «комсомолец» Ли Кэцян. При этом «комсомольцы» контролируют значительное количество министерств, большую часть СМИ, а так же большую часть провинций, где они успели расставить своих людей во время правления «комсомольца» Ху Цзиньтао (причем это касается и южных провинций — исконной вотчины «гонконгцев» и откуда «гонконгцы» до сих пор не могут вытеснить «комсомольцев»).

В настоящее время в Китае сложилась уникальная ситуация, когда живы и находятся в активном политическом возрасте (активно борются за власть) сразу ТРИ Генеральных секретаря КПК и Председателя КНР. Фактически сложился триумвират где Си Цзиньпин (действующий Генсек и Председатель) представляет не только свой клан (шанхайцев»),но и армию, Цзян Цзэминь (Генсек в 1992—2002 гг., лидер «шанхайцев») представляет партийную аристократию и шанхайский финансовый блок, а Ху Цзиньтао (Генсек в 2002—2012 гг.) представляет не только «комсомольцев», но и «средний класс», жаждущий реформ, а так же деревенских мигрантов в городах (а их количество оценивается в 400 млн. человек).

Придя к власти Си Цзиньпин развернул в Китае реформы сопоставимые с реформами Дэн Сяопина и «чистки» сопоставимые с «чистками» времен Культурной революции. Причем сегодняшние «чистки», проводимые на основе «борьбы с коррупцией» касаются не только «комсомольцев» (чего ожидать было бы естественно),но и «шанхайцев» (в рамках внутрифракционной борьбы с Цзян Цзэминем),а так же и в армии.

Значительная часть экспертов считает, что «группа Си» представляет из себя союз наиболее милитаристски настроенной части генералитета НОАК и довольно националистически настроенной части партийной элиты. Последнее время стала появляться информация о связях Си Цзиньпин с южными кланами («гонконгцами») на базе его борьбы с руководством «шанхайской группировки» (Цзян Цзэминь и Цзэн Цинхун).

Серьезным отличием в политике, проводимой Си Цзиньпином и его группой, от политики материнской «шанхайской группы» является то, что Си Цзиньпин вместо бесперспективной кооперации с Америкой (сторонниками которой являются «шанхайцы» во главе с Цзян Цзэминем) сделал основную ставку на проект «Пояс экономического развития «Шелковый путь» и создание нового мирового финансового института — Азиатского банка инфраструктурных инвестиций (AIIB).

Кстати, у «комсомольцев» есть свои проекты, которые они продвигают — например, проект «Пояс экономического развития реки Янцзы» в противовес «Шелковому пути», поскольку «Шелковый путь» является воплощением ориентации «группы Си» на сохранение экспортной ориентированности китайской экономики, в то время как «комсомольцы» считают, что концентрироваться надо на развитии внутреннего рынка. В сфере транспортных проектов личной инициативой председателя Госсовета «комсомольца» Ли Кэцяна является проект строительства ВСМ «Пекин — Лондон», частью которой является ВСМ «Пекин — Москва» и, соответственно, ВСМ «Москва — Казань».

Если говорить о различиях между «шанхайцами» и «гонконгцами», то упрощенно можно сказать, что в новой китайской парадигме генерально «шанхайцы» монополизировали отношения с американской ФРС и пытаются реализовать стратегию мирового доллара, со своей стороны «гонконгцы» поставили на их конкурентов — «ротшильдов» и «золотой стандарт», реализацию региональной юаневой зоны.

Понятно, что начатые «чистки» Си Цзиньпин постарается использовать для дальнейшего укрепления своего положения и укрепления положения и расширения своей группы, однако, на ближайшем XIX съезде КПК (осенью 2017 г.) должен быть назван официальный преемник Си Цзиньпин из числа «комсомольцев», который, если Си Цзиньпин не предпримет чего-то, что позволит изменить устоявшуюся систему, в 2022 г. сменит его на посту Генерального секретаря КПК и Председателя КНР — к власти придут «комсомольцы».

Еще раз хочу подчеркнуть, что в рамках данного доклада нет возможности проанализировать различия в политических и экономических взглядов различных группировок китайского руководства.

Однако, в заключение данной части моего выступления дам информацию к размышлению — во времена предыдущего Генсека КПК «комсомольца» Ху Цзиньтао внешняя политика Китая строилась на 3 основных принципах:

ориентироваться на Запад;

не мстить Японии;

не дружить с Россией.

3. Как идея «Один пояс, один путь» соотносится с российским интеграционным проектом по созданию Евразийского экономического союза

08 мая 2016 г. исполнился год подписанию российско-китайского политического проекта — Соглашения о сопряжении Евразийского экономического союза (ЕАЭС) и Экономического пояса Шелкового пути (ЭПШП, «Один пояс, один путь»).

Понятно, что оба проекта претендуют на создание единого экономического пространства во многом на одних и тех же территориях. Понятно, что в общих интересах договориться, чтобы они не конфликтовали.

В тоже время по моему глубокому убеждению у России сейчас нет привлекательной идеи совместного развития (а у Китая она есть),кроме того, у России несопоставимо меньше ресурсов для реализации своего проекта, нежели чем у Китая.

Надо постоянно иметь в виду, что Китай самодостаточен и на протяжении своего многотысячелетнего развития практически никогда не находился в равноправных партнерствах — во всех партнерствах, в которые он вступал, Китай доминировал.

Поэтому мой вывод прост — Россия стоит перед угрозой мягкого перехвата интеграционной инициативы. И шансы у нее сохранить инициативу невелики.