В числе ключевых вопросов и вызовов, которые будут определять будущее Китая в XXI веке, часто называют следующие:

Сохранит ли китайская экономика высокую динамику или замедлится вплоть до стагнации?

Сможет ли Китай продемонстрировать способность к прорывным научно-технологическим инновациям или по-прежнему будет заниматься в основном копированием западных продуктов и технологий?

Каким будет политический строй страны? Сохранится ли однопартийная автократия или будет движение в сторону демократии? Какой модели будет отдано предпочтение — мягкого авторитаризма Сингапура или плюралистической демократии Тайваня?

Сумеет ли Китай справиться с надвигающимся демографическим кризисом, связанным со старением населения?

Все эти вопросы, разумеется, крайне важны. Однако, на наш взгляд, самая главная переменная в бесконечно сложном уравнении о будущем Китая — это национализм. В настоящей статье предпринята попытка дать ответ на вопрос, какую роль могут сыграть национализм и спровоцированные им конфликты в судьбе Китая и Азиатско-Тихоокеанского региона (АТР).

Будущее Китая в прошлом Европы?

Если верить бывшему премьер-министру Сингапура Ли Куан Ю, «XXI век будет ознаменован соревнованием за лидерство на Тихом океане… кто не имеет твердых позиций в Тихоокеанском бассейне не может оставаться в роли мирового лидера». Вместе с тем ключ к пониманию будущего Азии, а вместе с ней и Китая может дать история Европы. Как считают Барри Бузан и Оле Вэвер, Азия схожа с Европой XIX века. По мнению Аарона Фридберга, прошлое Европы может стать будущим Азии, которая превратится в «главный театр конфликта великих держав».

Политики также не избегают соблазна провести исторические параллели. Так, премьер-министр Японии Синдзо Абэ объявил, что усиливающиеся китайско-японские противоречия напоминают конкуренцию между Германией и Британией накануне Первой мировой войны.

В конце XIX века европейское равновесие было нарушено стремительным ростом германской мощи. Германская империя, превратившаяся в доминирующую державу на европейском континенте, требовала себе места под солнцем. Для этого должны были потесниться другие ведущие игроки — прежде всего Британская империя, а также Россия и Франция, к чему они, разумеется, не были готовы.

Сегодня Китай во многом напоминает вильгельмианскую Германию: экономический колосс с растущими геополитическими амбициями, подкрепленными усиливающимся военным потенциалом. Подобно Германии, занимавшей место в центре Европы, Китай находится в сердце Азии. Это дает ему геостратегическое преимущество осевой позиции, но в то же время делает уязвимым перед угрозой стратегического окружения и войн на нескольких фронтах (очень похоже на преследовавший Германию «кошмар коалиций»).

Как и Европа сто лет назад, Китай и большинство других стран Азии переживают подъем национализма. Отодвинув марксизм на второй или даже третий план, национализм фактически превратился в главную идеологическую опору Коммунистической партии Китая. Лидер КНР Си Цзиньпин провозгласил «великое возрождение китайской нации» в качестве основного лозунга своего правления. Два других ключевых азиатских государства, Индию и Японию, также возглавляют политики националистического толка — Нарендра Моди и Синдзо Абэ. Мало сомнений в том, что те, кто придет им на смену, тоже будут активно апеллировать к идее «великой нации» — китайской, японской, индийской, вьетнамской, корейской и т.д.

Интенсивный национализм во многом связан с тем, что в Азии (и Китай не исключение) процесс формирования модерновых наций-государств еще продолжается. На Востоке он начался гораздо позже, чем на Западе, и, возможно, сегодня азиаты находятся на той стадии, которую европейцы проходили в конце XIX — начале XX веков. В Европе это было время, когда государство классического вестфальского типа, базирующееся на принципах неограниченного суверенитета и агрессивного национализма, переживало пик своего развития. Эпоха безраздельного господства Вестфальского порядка закончилась на Западе после 1945 г. во многом вследствие двух чудовищных войн. Однако вестфальские принципы переместились из Европы в Азию. По мнению Муфии Алагаппы, «среди стран мира именно азиатские государства в наибольшей степени приближаются к вестфальскому государству». С этим мнением солидарен и Генри Киссинджер, считающий, что в Азии принципы суверенитета господствуют «даже в большей мере, чем на том континенте, откуда они происходят».

Вестфальская система суверенных наций в сочетании с феноменом массового национализма ведет к обострению международных конфликтов. Европа в полной мере испытала это на себе во время войн первой половины XX века, в которых участвовали почти все европейские государства. В Азии еще не было своей, «общеазиатской» войны, но уже есть конфликты, напрямую связанные со столкновением «суверенных национализмов». Отношения Китая и Японии были мирными на протяжении столетий, однако в конце XIX века, когда обе страны приступили к строительству модерновых государств, между ними начался антагонизм. Индия и Китай сосуществовали исключительно мирно на протяжении тысячелетий — до тех пор, пока не превратились из империй-цивилизаций в нации-государства вестфальского образца. Рифы в Южно-Китайском море были никому не нужны, но стали яблоком раздора после того, как прибрежные государства начали распространять на морские пространства вестфальский принцип территориальности, воспринимая их как свою священную «голубую почву».

Национализм уже стал главным фактором политического поведения Китая и останется таковым на протяжении как минимум нескольких десятилетий. Современный китайский национализм отличается от традиционного синоцентризма, который, во-первых, был распространен преимущественно среди элиты (крестьянскому большинству населения было до него мало дела) и, во-вторых, делал акцент скорее на культурное превосходство Поднебесной, чем на геополитическое доминирование. Нынешний китайский национализм больше похож на британский джингоизм или великодержавный шовинизм Российской империи вековой давности, которыми в равной мере были заражены и просвещенная элита, и полуграмотная чернь. Примечательно, что в Европе на рубеже XIX–XX веков одним из главных рассадников националистических настроений в народе служила недавно появившаяся массовая печать — ежедневные газеты и популярная литература. В современном Китае схожую роль играют интернет-медиа, например социальная сеть Weibo.

На пути к Азиатской войне

Подъем великоханьского национализма, усиление комплексной мощи Китая, встречный национализм азиатских соседей Поднебесной и нежелание нынешнего гегемона, США, идти на значимые компромиссы с Пекином — все это создает ситуацию «идеального шторма». Впрочем, буря вряд ли грянет сейчас или в ближайшем будущем. Китай будет вести себя достаточно осторожно, понимая, что он — пока более слабая сторона. Урок Японии, которая в декабре 1941 г. рискнула с заведомо более слабой позиции бросить вызов Соединенным Штатам, хорошо усвоен пекинскими стратегами.

Bо-первых, вооруженные силы КНР все еще значительно отстают от ВС США. Китаю может потребоваться 15–20 лет, чтобы достигнуть военного паритета с американо-японским альянсом в Восточной Азии. Во-вторых, несмотря на все разговоры об экономической взаимозависимости, Китай зависит от Соединенных Штатов гораздо сильнее, чем они от него. Он критически зависит от США и их союзников, стран Европы и Японии, в качестве своих главных экспортных рынков и источника высоких технологий. Кроме того, поскольку Китай импортирует существенную долю жизненно необходимого сырья и транспортирует его преимущественно по морю, он чрезвычайно уязвим для морской блокады, к которой Вашингтон может прибегнуть в случае крупного конфликта с Пекином.

Укрепление стратегического партнерства Китая с Россией и продвижение евразийской интеграции в виде «Экономического пояса Шелкового пути» призвано, помимо прочего, ослабить уязвимость от контролируемой флотом США морской торговли и создать собственный континентальный рынок. Этому же будет способствовать и переход от экспортно ориентированной схемы развития к модели, в которой главным двигателем выступает внутренний спрос. Однако все эти меры Пекина дадут нужный эффект далеко не сразу — для их полного осуществления потребуются многие годы.

Можно предположить, что решающий сдвиг в соотношении сил наступит не раньше 2030 г. Когда Китай достигнет военного паритета с США, по крайней мере в западной части Тихого океана, и ликвидирует асимметричную зависимость от экономик стран Запада, его внешняя политика с большой долей вероятности приобретет более жесткий характер. Если Соединенные Штаты и их союзники не пойдут на серьезные уступки, открытый конфликт может стать неизбежным. Такие уступки от американцев вряд ли последуют. В отличие от постмодерновых стран Европы, США сохраняют многие признаки классической вестфальской державы. Американский национализм не менее, а, может быть, даже более воинственен, чем китайский. Более того, согласно предостережению А. Фридберга, если относиться к Пекину как к врагу, то рано или поздно он таковым и станет.

По оценке авторитетного австралийского аналитика Хью Уайта, линии поведения Вашингтона и Пекина в отношении друг друга ведут к катастрофе. При сохранении имеющихся тенденций война рискует вспыхнуть в промежуток от 2030 до 2050 гг. Casus bellum может послужить любой из следующих конфликтов или их комбинация: тайваньская проблема, территориальные споры в Южно-Китайском и Восточно-Китайском морях, китайско-индийский антагонизм, кризис на Корейском полуострове. Не исключено возникновение нового спора, о котором в 2015 г. еще ничего неизвестно.

К 2030-м годам Соединенным Штатам, по-видимому, удастся сформировать индо-тихоокеанский аналог НАТО, куда помимо США могут войти Япония, Индия, Филиппины, Вьетнам, Австралия. Война Китая с одним из участников этого альянса будет означать войну со всеми. Впрочем, Пекин сможет опереться на евразийский альянс с участием России, центральноазиатских государств и Пакистана, который обеспечит ему надежный тыл и ограниченную военную поддержку.

Выстрелит ли в Азии ядерное оружие?

Азиатская война станет первым в истории прямым столкновением великих ядерных держав. Обладание ядерным оружием и стратегическими носителями — традиционно достаточное основание для поддержания постоянного диалога на высшем уровне и мощный фактор сдерживания. Как отмечал Эвери Голдстейн, ситуация ядерного сдерживания существенно уменьшит угрозу от обретения Китаем статуса глобальной державы, так как его поведение станет более предсказуемым [7]. Однако пока США и Китай не находятся в подобной патовой ситуации. Стратегические ядерные силы КНР ограничены количественно и качественно препятствиями технологического характера, что делает невыгодным любое упоминание в политическом диалоге о собственном ядерном оружии. Пекин также полагается на действенность своего заявления о неприменении ядерного оружия первым против любого противника в качестве гарантии от ядерного удара.

Ситуация может коренным образом измениться к 2030 г. ввиду проводимой Китаем форсированной политики наращивания стратегических ядерных сил (СЯС). При всей несомненной привлекательности идеи «ядерного нуля» она вряд ли будет реализована даже в XXI веке. Однако к 2030 г. Россия и США, вероятнее всего, взаимно сократят число развернутых на стратегических носителях боеголовок до 500. К этому же времени их догонит, а возможно, и перегонит Китай, поскольку в процессе сокращения стратегических наступательных вооружений в духе ст. VI [8] Договора о нераспространении ядерного оружия он пока не был задействован. Свидетельством усиления политического значения СЯС по мере их технологического совершенствования может считаться «Белая книга по вопросам обороны» 2013 г. В документе уже нет упоминания о неприменении ядерного оружия первым. Подтверждается только часть о том, что Китай ни при каких обстоятельствах не будет угрожать ядерным оружием государствам, не обладающим им, а также входящим в зоны, свободные от ядерного оружия.

Уже сегодня Китай ставит на вооружение новые подводные лодки с баллистическими ракетами, мобильные наземные комплексы с ракетами, оснащенными разделяющимися головными частями индивидуального наведения (РГЧ ИН). В недалеком будущем потенциал СЯС будет дополнен ракетами средней дальности, способными достигать Гуама и территорий всех американских союзников в Восточной Азии. Ведутся работы в области перспективных систем — гиперзвуковой ракеты, а также баллистической ракеты, способной атаковать морские цели. НИОКР сконцентрированы и вокруг повышения возможностей преодоления любой противоракетной обороны вероятного противника. В связи с этим ведутся разработки маневрирующих боевых частей, легких и тяжелых ложных целей для размещения на межконтинентальных баллистических ракетах (МБР) и баллистических ракетах подводных лодок с РГЧ ИН, противоспутникового оружия кинетического и электронного воздействия. Китайский ВПК работает над повышением точности стратегических и нестратегических боевых систем, включая совершенствование астрокоррекции и систем управления.

Как считают эксперты издания «Jane’s Defence Weekly», наибольшую опасность для США представляют МБР с РГЧ ИН на мобильных платформах и новые китайские атомные подводные лодки с баллистическими ракетами (ПЛАРБ), находящиеся в патруле. По их мнению, уже к 2020 г. китайские СЯС смогут серьезно подорвать американскую стратегию сдерживания и поставят крест на Японии и американских военных базах в Северо-Восточной и Юго-Восточной Азии как на «непотопляемых авианосцах». Численность китайской спутниковой группировки превысит 100 аппаратов, что существенно укрепит архитектуру C4ISR [9] и повысит эффективность всех вооруженных сил в целом.

Понимая, что обмен термоядерными ударами приведет к взаимному уничтожению, воюющие стороны, скорее всего, воздержатся от применения своих ядерных арсеналов и других видов оружия массового уничтожения. Это будет напоминать ситуацию времен Второй мировой войны, когда ее участники не стали применять друг против друга химическое оружие.

Вместе с тем полностью сбрасывать со счетов ядерный фактор нельзя. К 2030 г. США существенно укрепят потенциал глобальной ПРО: часть национальной территории будет защищена противоракетами GBI на Аляске и в Калифорнии, а зарубежные военные объекты и частично территории союзников — морским компонентом на основе системы «Aegis», наземными комплексами противоракетной обороны театра военных действий THAAD и зенитно-ракетными комплексами «Patriot». В результате у американцев может возникнуть иллюзия безнаказанности: оборонительные системы формально будут способны перехватить некоторую часть китайского стратегического потенциала первого запуска, а средства поражения в рамках стратегии «Глобального удара» — исключить возможность его перезарядки для повторного применения. Однако сложно предсказать, что к 2030 г. окажется эффективнее в традиционном противостоянии «брони и снаряда» — высокотехнологичные противоракетные системы или «умные» средства ядерного нападения. Кроме того, в ситуации наращивания Китаем «ядерных мускулов» и нерешенности проблемы с КНДР на обладание ядерным оружием могут решиться Япония, Республика Корея и, возможно, Австралия, что значительно осложнит обстановку в регионе.

Ситуация ядерного плюрализма и неопределенной возможности победы в ядерном конфликте, вероятно, уменьшит масштаб конвенциональных боевых действий. Сознавая, что противник может пустить в ход свои арсеналы как последнее средство, например в случае массированного вторжения на его территорию или бомбардировок крупных городов, стороны ограничатся действиями в периферийных, малолюдных или вовсе безлюдных районах. Главные сражения развернутся на море (и в воздухе над ним), в горных районах, космосе и киберпространстве.

Модернизация Народно-освободительной армии Китая (НОАК) осуществляется в соответствии с доктриной операций по ограничению доступа к определенным территориям (anti-access/area denial — A2/AD). Фактически это асимметричный ответ на американскую концепцию «воздушно-морской операции» (air-sea battle). Китай форсированными темпами создает «флот открытого моря», который видится Чжуннаньхаю (китайскому Кремлю) мощным политическим инструментом по защите собственных интересов в АТР. Деятельность ВМС НОАК объективно будет захватывать в сферу своего военного доминирования американских союзников. К 2020 г. Пекин планирует получить возможность активного противодействия военно-морским силам США в «средней зоне» — Охотском, Японском морях и на пространствах до Марианских и Каролинских островов. А вскоре после этого он собирается обрести потенциал противостояния американскому флоту в «дальней зоне» — до Гавайских островов. Бесспорно, такие действия инициируют ответ со стороны США и их союзников.

Азиатская война может занять всего несколько недель или месяцев. После интенсивных и крупномасштабных сражений на разбросанных участках индо-тихоокеанского театра военных действий она закончится либо решительной победой одной из сторон, либо компромиссной ничьей. Но с такой же вероятностью эта война может затянуться на годы, а может быть, и на десятилетия (новая Тридцатилетняя война). В этом случае конфликт, скорее всего, примет вялотекущий характер и будет вестись со слабой или средней интенсивностью, позволяя государствам избежать тотальной мобилизации экономических и человеческих ресурсов для фронта. Во время Азиатской войны будут продолжать функционировать дипломатия и международные институты, сохраняя коммуникации между противниками. Возможно, воюющие стороны даже продолжат торговать друг с другом, совершая сделки через нейтральные страны (Корея, Сингапур). Конфликт в Азии будет напоминать скорее войны XVIII века (например, войну за испанское наследство или Семилетнюю войну), чем Первую или Вторую мировые. Однако даже в таком лайт-варианте это будет именно война — с человеческими жертвами, материальным уроном, постоянным страхом и угрозой эскалации до ядерного порога.

После войны

Основной итог Азиатской войны будет заключаться не в том, кто одержит военную победу — Китай или его противники, либо дело завершится ничьей. Главное — станет ли война для Азии таким же трансформирующим экзистенциальным шоком, каким для Европы послужили Первая и Вторая мировые войны? Сможет ли она покончить с агрессивным «вестфальским» национализмом в Азии?

После горячей войны в Азии может установиться холодный мир. АТР будет по-прежнему расколот на враждебные блоки. Национализм сохранится и будет лишь ждать удобного момента, чтобы привести к новой войне.

Тем не менее есть надежда, что большая война в Азии дискредитирует национализм и заставит отказаться от конфронтационной логики. Так же как когда-то в послевоенной Европе, бывшие противники установят прочный мир и создадут Азиатское сообщество. Китай и Индия будут в нем лидерами подобно тому, как во второй половине XX века два бывших непримиримых противника — Германия и Франция — возглавили процесс европейской интеграции.

Каким будет «послевоенный» Китай в конце ХХI — начале XXII веков? С большей или меньшей долей уверенности можно предположить, что Поднебесная сохранится на политической карте мира — в отличие от многих нынешних государств, которые канут в небытие. Для Китая наконец начнется эпоха постмодерна. Однако это будет постмодерн с китайской спецификой, возможно, весьма далекий от его западных эталонов.

Артем Лукин, Андрей Губин