Само появление китайского проекта выгодно для России и сейчас ей предстоит определиться с собственным местом и ролью в нем. На глобальном уровне у России с Китаем об-разовалось больше точек совпадения интересов, чем это было до недавнего времени на региональном уровне – в том числе в Центральной Азии. Более того, отмеченное выше появление в китайском мировом проекте геополитических обоснований объективно повышает значение России в качестве владелицы хартленда. Примерно в том же направлении работает и сама идея «пояса»: сухопутное сочленение Китая и Европы в обход России ущербно географически. Наши политические дивиденды и высокий уровень доверия между Москвой и Пеки-ном, сложившийся к настоящему времени, не гарантируют отсутствия в будущем рисков. Между тем соучастие в конструктивном проекте – хотя бы в виде его информационной поддержки является необходимой предпосылкой постепенной перестройки российско-китайских связей.

Одна из несущих конструкций развернутого перед нами плана нынешнего руководства КНР – концепция Шелкового пояса и Морского шелкового пути «Один пояс и один путь». Подчеркнем, что только «поясом и путем» (которые охватывают весь «мировой остров» – Азию, Европу и Африку) китайский проект не исчерпывается – в Западном полушарии Пекин также весьма энергичен. Однако данная концепция заняла в этом году центральное место в информационном наступлении Китая и приобрела символически важную роль.

Исторические предпосылки китайского проекта хорошо известны. От адаптации к мировой экономике ‒ своеобразного «переваривания глобализации», занявшего примерно 20 лет и завершившегося вступлением в ВТО в 2001 г., ‒ Пекин в новом веке перешел к деятельному освоению хозяйства планеты, выдвинув программу «выхода в мир». Данная программа имела три основных направления.

Во-первых, взаимодействие со старыми индустриальными центрами, во многом ориентированное на заимствование передовых технологий.

Во-вторых, особо тесное сотрудничество с близлежащими новыми индустриальными странами и территориями (Республика Корея, Тайвань, Гонконг, Малайзия и пр.), основой которого служила кооперация в экспорте на рынки третьих стран ‒ своеобразное продление за счет китайской производственной платформы срока жизни экспортной ориентации соседей.

В-третьих, наращивание объемов торгового и подрядного сотрудничества с развивающимися странами, прежде всего для ресурсного обеспечения форсированного промышленного и инфраструктурного развития Китая.

Иными словами, Пекин проводил дифференцированную политику, а не следовал пассивной «интеграции в мировую экономику», обернувшейся потерей экономической и политической самостоятельности для многих государств, включая переходные страны. В результате за первые полтора десятилетия «выхода в мир» КНР не только стала крупным игроком в имеющихся глобальных институтах с преимущественно западным контролем, но и фактически организовала собственную подсистему в международном разделении труда.

Китай в новом веке превратился в ведущего мирового экспортера, крупнейшую промышленную державу и финансовый центр. Но это – не все. Поднебесная вошла в число лидеров научно-технической и экологической революции, прочно привязала к себе ближние и многие дальние страны, основала целый ряд новых международных форматов, включая ШОС и БРИКС.

Экономическое наступление КНР опирается не только на слаженный государственно-корпоративный механизм, но и, в растущей мере, на частный капитал, дозревший до экспортной кондиции, а также многочисленную патернализируемую диаспору.

По этой причине экспансия Китая вполне закономерна. В приватных беседах китайские коллеги не прочь пошутить по поводу «империалистической стадии» своего социалистического капитализма. Эта аналогия многим кажется уместной и потому, что традиционный мотив – борьба за рынки сбыта ‒ сочетался в первом десятилетии века с активным приобретением КНР зарубежных источников топлива и сырья. К тому же китайский «колониализм» попутно вызвал новый раунд соперничества за забытые глобализацией развивающиеся страны в Африке и Латинской Америке.

Дополнительную остроту «империалистической» аналогии в части борьбы за рынки и влияние придало то, что усиление Китая и его экспансия совпали с финансовым кризисом на Западе и неудачами США на Среднем Востоке. Все это вызвало на рубеже нулевых и десятых годов резко негативную реакцию Вашингтона, усилив в его стратегии элементы сдерживания КНР. Масла в огонь подлила политика США по ситуации в Синьцзяне и Тибете. В результате разбуженный полицентризм современного мира приобрел еще и черты новой биполярности.

Китайский ответ носит комплексный характер. Пекин усилил морской компонент военного строительства, начал подыскивать за рубежом базы для флота. А новое руководство страны недавно публично констатировало «непрерывное расширение сферы государственных интересов… в том числе в отношении зарубежных энергоресурсов, стратегических путей сообщения, а также учреждений, персонала и активов за рубежом». «Дальнейшее расширение стратегических горизонтов», «зоны особых интересов за рубежом», «активная стратегическая роль в военном соперничестве» – все эти напористые выражения взяты из открытых документов наших дней.

К числу ответов в биполярной логике можно отнести и инициативу Шелкового пояса (напомним, что на рубеже веков США продвигали свои интересы в Прикаспии под лозунгом «нового шелкового пути»). Впервые эта концепция была озвучена председателем КНР в Университете Назарбаева в сентябре 2013 г. Само слово «пояс» навевает воспоминания о термине rimland из геополитического построения Н. Спайкмена. Встречается в тексте китайской концепции и слово hinterland. Геополитическая классика теперь весьма популярна у китайских международников. Но они, разумеется, избегают прямых аналогий, равно как и сравнений Шелкового пояса с планом Дж. Маршалла, объявленного в 1947 г. в Гарвардском университете.

Заметим, что в тексте концепции «пояса и пути» есть выражение Eurasian Land Bridge. Оно уже давно активно используется группой западных ученых, которую возглавляет Л. Ларуш (Lyndon LaRouche). Их отличает резко критичное отношение к западному мейнстриму, сложенной им финансовой архитектуре, а также немалый энтузиазм по поводу глобальных инфраструктурных проектов, включающих, например, тоннель под Беринговым проливом. Группа сотрудничает с Институтом Чунъян Народного университета Китая, где в 2015 г. выпустили перевод на китайский язык коллективного доклада «The New Silk Road Becomes the World Land-Bridge».

Шелковое наступление Китая выглядит теперь исключительно выигрышно в глазах самой широкой мировой аудитории. Пекин предлагает строить инфраструктуру, торговать и улучшать экологию. Многим импонирует очевидный приоритет реальной экономики. На коридоры развития, мультимодальные хабы, чистые источники энергии и скоростные трассы Китай выделяет внушительные финансовые ресурсы – в то время как старые державы затягивают пояса, вздрагивают от биржевых сводок и увлекаются силовыми упражнениями. Начало наступления успешно состоялось, более того, получилось информационно эффектным. Появление же в китайской экспансии геополитических и военных обоснований пока не очень бросается в глаза, что, впрочем, не делает их менее значимыми.

Концепция «пояса и пути» (разработанная совместно Госкомитетом по развитию и реформе, Министерством коммерции и МИД КНР) содержит ясные экономико-географические контуры и, помимо прочего, достаточно подробные указания на задачи тех или иных регионов Китая в реализации проекта. Например, провинциям верхнего и среднего течения Янцзы рекомендуется сотрудничать с их партнерами в Поволжье. В целом же внутренние районы страны ориентируются на сотрудничество с центральной, южной и западной частями Азии. Роль «окна и авангарда» на западном сухопутном направлении отводится Синьцзян-Уйгурскому автономному району. Схожую роль в сухопутных и речных коммуникациях со странами АСЕАН и Южной Азии сыграет провинция Юньнань. Прибрежные провинции (с указанием конкретных городов), в свою очередь, формируют базу морского пути.

Особое место в концепции заняла Россия – в том числе в качестве выхода на Балтику и к Японскому морю. Намечен высокоскоростной транспортный коридор «Пекин – Москва». В числе прочих коридоров указаны связки «Китай – Монголия – Россия», «Китай – Центральная Азия – Западная Азия», «Китай – Индокитайский полуостров», «Китай – Пакистан» и «Бангладеш – Китай – Индия – Мьянма».

На данном историческом отрезке КНР завершает форсированную индустриализацию и располагает значительными избыточными мощностями в тяжелой промышленности, включая металлургию, производство стройматериалов, транспортное и энергетическое машиностроение. Двигателем экономического роста становится сфера услуг, продолжает снижаться энергоемкость и материалоемкость ВВП. Под грузом экологических проблем сформировался общественный запрос на сильную политику в этой области (того же требуют и международные обязательства страны).

Примечательно, что в конце 2014 г. Китай предложил Казахстану программу выноса на его территорию производства стали, цемента, стекла, электроэнергии, а также переработку ряда видов сырья.

Это не единственная предпосылка расширения сотрудничества со странами «пояса и пути». Вслед за ростом заработной платы, потребительской и экологической революцией продолжает снижаться ценовая конкурентоспособность китайских предприятий в ряде трудоемких отраслей легкой индустрии. Намечается дефицит рабочей силы в деревне, урбанизация ведет к нехватке сельскохозяйственных угодий. Последние стали предметом повышенного интереса китайских инвесторов по всему миру.

При этом сохраняется высокая норма сбережений и огромные валютные резервы – несмотря на значительно выросший вывоз и отток капитала. Можно сказать, что КНР достигла капиталоизбыточной стадии экономической эволюции, передового уровня индустриальных технологий, то есть фазы, в которой промышленно развитые страны в 1960-е годы развертывали программы содействия развивающимся государствам.

К потенциалу экспансии плюсуются широко признанные достижения КНР в информационно-коммуникационных технологиях. На западноевропейском направлении нынешняя китайская экспансия включает в себя активное инвестирование в высокотехнологичные предприятия, совместные НИОКР и т.п. Множатся случаи приобретения и создания за рубежом промышленных предприятий.

Все эти сдвиги отражаются на характере китайского «выхода в мир», расширяя потенциальные области сотрудничества со странами «пояса и пути». Их энергетическая (топливно-сырьевая) составляющая, ставшая в последние полтора десятилетия основой кооперации КНР с Россией и странами Центральной Азии, может быть дополнена новыми элементами и со временем эволюционировать в полнокровный и разносторонний механизм сотрудничества.

Концепция «пояса и пути» выдвигает пять приоритетов сотрудничества:

1) координация национальных экономических стратегий;

2) повышение связности национальных инфраструктурных систем;

3) снятие препятствий для торговли и инвестиций;

4) финансовая кооперация;

5) гуманитарные связи.

Предложенная в документе детализация этих приоритетов свидетельствует об основательной проработке проекта «пояса и пути», в том числе баланса современных возможностей КНР и потребностей стран-партнеров. Документ выдержан в оптимистичном духе и проецирует лексику современной международной кооперации на реалии незавершенной модернизации и неразвитой инфраструктуры большинства государств обширного географического пространства. Значительный акцент сделан на сотрудничестве в области новых и высокотехнологичных отраслей, производственной интеграции, благоприятном деловом климате.

Примечательно, что концепция учитывает интересы стран со сложившейся сырьевой специализацией: предлагается, в частности, сотрудничество в области глубокой переработки топлива и сырья вблизи мест их добычи. Привлекательно для стран-партнеров сформулированы рекомендации китайским компаниям, работающим за рубежом, ‒ в части локализации производства, увеличения занятости местного населения, социальной и экологической ответственности и т.п.

Особое внимание мировой общественности привлекли китайские инициативы в области финансирования проектов «пояса и пути», готовность Пекина к крупным вложениям в новые международные банки и фонды развития. К таким институтам в концепции отнесены Азиатский банк инфраструктурных инвестиций (АБИИ), Новый банк развития БРИКС, а также Фонд Шелкового пути (ФШП).

В задачи этих институтов, помимо кредитования инвестиционных проектов, входит создание системы стабилизации валют. Планируется многостороннее сотрудничество с межбанковскими ассоциациями стран АСЕАН и ШОС в форме предоставления синдицированных займов и кредитов. Правительствам, компаниям и банкам стран-партнеров обещано содействие в размещении облигаций на китайском финансовом рынке. Квалифицированные финансовые институты Китая поощряются к выпуску обязательств в юанях и местных валютах за пределами КНР – для привлечения средств на нужды «пояса и пути». Предлагается самое тесное сотрудничество в оценках кредитных рисков, рейтинговании, взаимодействии суверенных и частных фондов. Не скрывается, что одной из задач новых институтов является дальнейшая интернационализация китайской валюты.

ФШП уже начал работу – в сотрудничестве с банками Китая. В апреле 2015 г. КНР и Пакистан подписали соглашение на сумму 46 млрд долл., предусматривающее масштабные инвестиции в транспортную инфраструктуру и энергетику Пакистана. В финансировании проектов будут участвовать ФШП, Промторгбанк Китая (ICBC), Банк развития Китая (CDB) и Экспортно-импортный банк Китая.

Привлечены к проектам «пояса и пути» и другие ведущие финансовые институты КНР – Банк Китая и Строительный банк.

Попутно возникают и самодеятельные «шелковые» структуры. В марте 2015 г. группа инвесторов объявила о создании «Зеленого фонда Шелкового пути» с капиталом 30 млрд юаней. Два ведущих китайских золотодобытчика («Shandong Gold Group» и «Shaanxi Gold Group») проанонсировали «Золотой фонд Шелкового пути» с намерением привлечь 100 млрд юаней для инвестиций в отрасль в странах «пояса и пути» и ее финансовое (биржевое) обслуживание.

Учредив АБИИ, в состав которого вошли, помимо прочих, ведущие европейские государства, а также Австралия и Новая Зеландия, Пекин фактически объявил всеобщую мобилизацию финансов на развитие инфраструктуры на всем евро-азиатском пространстве. Это вполне естественно, учитывая мощь строительного комплекса страны и уже имеющийся опыт работы за рубежом. Но подобное позиционирование имеет еще и пропагандистскую подоплеку: конструктивные финансовые инициативы Китая выгодно контрастируют с непреходящими долговыми и бюджетными проблемами развитых стран.

Что касается развивающихся и переходных стран, попавших в зону «пояса и пути», то для них китайские инициативы могут стать и возможностью, и угрозой – в зависимости от способности найти удовлетворительные ответы на предложения Пекина.

Для начала России, по-видимому, следует определиться с собственным местом и ролью в китайском проекте. Само его появление, на наш взгляд, выгодно России. Дело в том, что на глобальном уровне у нас с Китаем образовалось больше точек совпадения интересов, чем это было до недавнего времени на региональном уровне – в том числе в Центральной Азии.

Более того, отмеченное выше появление в КМП (китайском мировом проекте) геополитических обоснований объективно повышает значение России в качестве владелицы хартленда. Примерно в том же направлении работает и сама идея «пояса»: сухопутное сочленение Китая и Европы в обход России ущербно географически.

По-видимому, эти и, конечно же, многие другие причины послужили основанием для выигрышного, с точки зрения России, совместного заявления о сопряжении проекта «пояса» со строительством ЕАЭС в мае 2015 г.

Наши политические дивиденды и высокий уровень доверия между Россией и Китаем, сложившийся к настоящему времени, не гарантируют отсутствия в будущем рисков. Прекрасно это понимая, российская сторона в новом веке прилагала усилия для подведения под отношения прочной экономической основы, к сожалению, в основном путем экстенсивного наращивания вывоза топлива и сырья.

Оседание цен на топливо и сырье в середине 2010-х годов отбросило назад количественные показатели торговли. В результате РФ и страны ЦА продолжают в целом оставаться для Китая второстепенными экономическими партнерами: на них вместе взятых приходится лишь 2,3% экспорта и 2,9% импорта КНР.

Чувствительным для экономики Китая компонентом являются лишь поставки из РФ и ЦА углеводородов. По нефти их доля в суммарном потреблении составляет около 10%, по природному газу – порядка 15%.

Заметим, что Китай продолжает увеличивать импорт нефти (за три квартала 2015 г. прирост составил 8,8%). Прирост потребления природного газа в 2015 г. замедлился (за год увеличение составит 3‒4%), однако можно прогнозировать более высокие темпы роста потребления в будущем: именно на это нацелено значительное снижение внутренних цен в ноябре 2015 г.

Однако существуют риски закрепления России в роли пассивной стороны (рынка сбыта и источника топлива). Ведь качество и приоритеты китайской экспансии начинают меняться, а КНР становится своеобразным экспортером модернизации. Поэтому относительно невысокие количественные показатели торговли с Китаем не следует драматизировать. Во-первых, странно гордиться большими объемами низкокачественной международной специализации. Во-вторых, еще есть реальная возможность заметно повысить качество такой специализации именно на китайском направлении, поскольку долгое время оно оставалось на задворках внимания нашего бизнеса и истеблишмента.

С разворотом России на Восток и отчасти на Север (возрождение Северного морского пути можно представить и как часть «пояса и пути») ситуация несколько улучшилась: растет число сфер, в которых сотрудничество двух стран выглядит современным, технологически насыщенным и соответствующим лучшим возможностям сторон. Но пока это крохи.

Есть и относительно простые возможности диверсификации кооперации, связанные с достижениями и происходящей перестройкой китайского хозяйства. В частности, КНР становится крупным импортером зерна. Теоретически существует возможность организации в центральной Евразии (Алтай, Западная Сибирь, северный Казахстан) «азиатской житницы» – как компонента «пояса» и элемента коллективной продовольственной безопасности. Очень надежной и привлекательной выглядит кооперация с китайскими строителями и экспортерами на рынках третьих стран.

Высокий инвестиционно-финансовый тонус КНР в ходе начавшейся материализации концепции «пояса и пути» способен изменить глобальный настрой. Подтолкнут ли китайские инициативы долгожданный инвестиционный подъем, в том числе в соседних странах? Не исключено, что это так или иначе произойдет. Интересен ответ Индии: там намечена давно назревшая программа реконструкции железных дорог (стоимостью 137 млрд долл на ближайшие пять лет), в сектор разрешены прямые иностранные инвестиции, заключен крупный контракт на поставку 1 тыс. тепловозов c General Electric.

В заключение заметим, что «шелковое» наступление Китая едва ли получило в России адекватную оценку и должное информационное освещение. Между тем соучастие в конструктивном и напористом проекте – хотя бы в виде его информационной поддержки (что совсем немало) – видится нам в качестве необходимой предпосылки постепенной перестройки российско-китайских связей, их обогащения отвечающим духу времени содержанием.

Описанные выше пять приоритетов «пояса и пути» выглядят как весьма своевременное возрождение идеологии развития, как приглашение (в том числе и европейских стран) к возрождению экономически дееспособных государств как двигателей развития и необходимых гарантов стабильности, мира и демократических перемен.

Перед нами относительно цельная, точно сформулированная, координируемая и энергично воплощаемая в жизнь программа. Она, разумеется, уточняется – по ходу драматичных изменений в мировой экономике и политике. На этом беспокойном фоне китайский проект выглядит исторически логичным, геополитически сбалансированным, финансово обеспеченным и простым для понимания.Источник