В Восточной Азии обострилась борьба за шельфовые ресурсы. Особенно опасными представляются японо-китайские противоречия. В конфликт вовлечены Соединенные Штаты, связанные с Японией союзным договором. «Не мир и не война», а некая «серая зона» – так впервые обозначило ситуацию вокруг островов Сенкаку (Дяоюйдао) японское министерство обороны [1]. Ситуация разворачивается на фоне количественного и качественного увеличения объемов американо-китайских отношений – суммарная мощь этих двух стран приближается к одной трети мирового ВВП.

Безопасность и стабильность в Северо-Восточной Азии – это баланс взаимного сдерживания японо-американского военного союза и отдельно взятых военных потенциалов России и Китая. Теоретически подорвать эту стабильность могут два обстоятельства: изменения в потенциале военной силы одного из трех компонентов (японо-американского, китайского и российского) и обострение региональных конфликтов, в которые они помимо своей воли могут быть вовлечены. К первому относится, прежде всего, заметный рост военной силы Китая, а также усиление японо-американского союза как реакция на это и активизация военных учений и военного строительства на Дальнем Востоке России, во многом носящих символический характер. Второй фактор – спор вокруг шельфовых месторождений углеводородов в районе двух китайских морей – Южно-Китайского и Восточно-Китайского. В этот спор могут быть втянуты США, обязанные по союзному договору 1960 г. защищать Японию в случае военного столкновения с Китаем.

Реакция на возвышение Китая

В Японии экономическое возвышение Китая сначала воспринималось с ревностью и опасением за собственные экономические позиции. Теперь же это страх за военную безопасность страны. Мощь Китая во всех сферах растет стремительными темпами. В 2010 г. Китай по размерам ВВП стал второй экономической державой, потеснив Японию, которая продержалась на этом месте более сорока лет. Ушли в прошлое времена, когда ВВП США и Японии в сумме составлял 40% мировой экономики. На сегодня совокупная мощь США и Китая – более 30% мирового ВВП (17,7% и 12,7% соответственно). Обе страны существенно оторвались от остальных, а следующая за ними Япония (6,1%) отстает на порядок.

Рост национальной мощи рождает соблазн решать силой вопросы, требующие «ювелирного» подхода и, прежде всего, диалога. Китай при очевидной заинтересованности в мире и стабильности, без чего немыслим его дальнейший рост, подвергается тому же соблазну. За последние несколько лет в голосе Пекина, требующего уважать его «жизненно важные интересы», появилось больше металла.

В 2010 г. Китай по размерам ВВП стал второй экономической державой, потеснив Японию, которая продержалась на этом месте более сорока лет.

Мало кто из японцев склонен верить уверениям, что увеличение военных расходов КНР не представляет никакой угрозы, что это чистая спекуляция со стороны США и особенно Японии для оправдания собственных военных приготовлений. Согласно опросу газеты «Иомиури», 82% японцев считают Китай источником военной угрозы. Это даже выше показателей Северной Кореи (79%) [2]. Рост военного бюджета Китая за год на 12,2%, по результатам опроса той же газеты, вошел в список самых заметных событий 2014 г. [3].

Эти цифры не вызывают удивления на фоне газетных новостей о нарушении китайскими патрульными кораблями территориальных вод, о браконьерской добыче кораллов в экономической зоне Японии и опасном сближении самолетов двух стран [4]. Все это происходит при реальной вовлеченности Пекина в горячие территориальные конфликты: в Южно-Китайском море – с Вьетнамом и Филиппинами в связи со строительством нефтяной вышки в районе Парасельских островов, в Восточно-Китайском – с Японией по поводу спорных островов Сенкаку (Дяоюйдао).

Выкуп островов Сенкаку (Дяоюйдао) японским правительством у частных владельцев в сентябре 2012 г. за 2 млрд 50 млн иен (26 млн долл. по курсу того времени) вызвал приступ ярости в Пекине [5]. В заявлениях агентства «Синьхуа» и в статьях его корреспондентов сквозила плохо скрытая угроза в адрес Японии. Речь в них шла о том, что «односторонние» действия японского правительства в отношении островов Дяоюйдао, суверенитет над которыми «бесспорно принадлежит Китаю», могут не только подорвать «основы» двусторонних отношений, но и нанести «непоправимый урон» стабильности в Восточной Азии. Масло в огонь добавили заявления Пекина о том, что спор с Японией затрагивает его «жизненно важные интересы». К этой категории до сих пор относился только Тайвань, для присоединения которого Пекин не исключал возможности использования силы [6].

Антияпонские настроения, широко распространенные в китайском обществе и уходящие корнями в печальное прошлое, невольно заставляют японцев считать, что китайский реванш за прошлое – не просто блеф. Опрос ведущих политологов в 11 странах Восточной Азии, проведенный американским Центром стратегических и международных исследований (CSIS), выявил в Китае двойное преобладание, по сравнению с Японией, числа тех, кто считает «месть за прошлое» достаточной причиной для войны [7].

Нервную реакцию вызвало заявление о создании опознавательной зоны противовоздушной обороны в Восточно-Китайском море, с которым Пекин выступил в ноябре 2013 г. В зоне оказались Сенкаку и остров Иодо (скала Сокотра), на который претендует Южная Корея. Резко участились полеты самолетов китайских ВВС к границам Японии – им навстречу по тревоге поднимались японские самолеты. За шесть лет (2008–2013 гг.) число таких полетов выросло с 31 до 415, т.е. в 13,3 раза. Та же статистика по российским самолетам: с 193 до 359 (в 1,9 раза). С 2012 г. Китай опережает Россию по этому показателю. Эти данные «Белой книги по обороне» министерства обороны Японии вполне укладываются в представления японцев о «потенциальной китайской угрозе». В нулевые годы тезис о «китайской угрозе» опровергался в Японии на самом высоком уровне. Премьер-министр Д. Коидзуми (2001–2006 гг.) любил повторять: «Для Японии Китай – это не угроза, это шанс». Теперь же этот «шанс» воспринимается в Японии как возможность прямого военного столкновения.

Японская конституция

Акцент на стратегический американо-японский союз, в основе которого по-прежнему лежит противодействие Китаю, все более вступает в противоречие с растущей на глазах системой взаимозависимости между США и Китаем.

Китайская угроза, реальная или мнимая, порождает одну из главных проблем безопасности в Восточной Азии на ближайшее десятилетие – превращение Японии в самодостаточный мощный центр военной силы. До сих пор ее отказ от самостоятельной военной роли, закрепленный в статье 9 конституции, был одним из главных факторов мира, безопасности и стабильности в Восточной Азии.

Многое поменялось за эти годы. «Управление национальной обороны», занимавшее скромное место в государственной иерархии, стало полнокровным «министерством обороны». С января 2014 г. начал функционировать Совет национальной безопасности, структурная и функциональная копия американского оригинала. Военный бюджет страны по запросу министерства обороны на 2015 г. должен составить 4,9 трлн иен (41 млрд долл. по нынешнему обменному курсу). Начиная с 1997 г. (4,94 трлн иен) он не рос и даже несколько сокращался. С 2013 г. кривая расходов поползла вверх, и главной причиной стал именно «китайский фактор».

Тем не менее государственно-правовой фундамент оборонной политики Японии пока остается нетронутым. Это девятая статья японской конституции [8]. Неизменной остается и ее политическая парадигма – «пацифизм» как курс внешней политики страны, обусловленный антивоенными настроениями в обществе, которые по-прежнему сильны, несмотря на смену поколений. Сказывается и прагматизм японской элиты, понимающей самоубийственность соревнования с Китаем в гонке вооружений при его военном бюджете (по официальным данным, 132 млрд долл. в 2014 г.) и ежегодном росте более 10%. Такого соревнования японский бюджет с колоссальным внутренним долгом (8,3 трлн. долл.), более чем в два раза превосходящим ВВП страны, просто не выдержит. Есть и другие барьеры, которые отсутствуют в Китае. Демократическая структура власти заставляет правящую Либерально-демократическую партию (ЛДП) считаться с настроением электората, опасаться за результаты будущих выборов и для удержания власти идти на коалицию с другой партией (Комэйто). Последняя не склонна ни к резкому увеличению военных расходов, ни к пересмотру конституции.

В условиях холодной войны с Китаем действие перечисленных выше факторов ослабевает. Пользуясь этим, правящая партия пытается «пробить брешь» в устоявшихся понятиях. К «пацифизму» добавлен эпитет «активный». В английском переводе это звучит не просто как «активный» («active»), а как «упреждающий» («proactive»), что не совсем вяжется с понятием пацифизма. Пояснения к нему прозвучали в выступлении министра иностранных дел Японии Фумио Кисида 1 февраля 2014 г. на Мюнхенской конференции по вопросам политики безопасности. Но смысл, который вкладывает в него правительство С. Абэ, значительно глубже общих идей о вкладе в экономический и социальный рост стран мира, активном участии в миротворческих операциях ООН, в движении за разоружение и против распространения ядерного оружия, о чем говорил Ф. Кисида.

Концепция активного пацифизма затрагивает один из коренных вопросов: дает ли японская конституция право на «коллективную самооборону»? 1 июля 2014 г. кабинет министров Японии одобрил резолюцию о новом толковании конституции, согласно которому она не запрещает право на «коллективную самооборону». Новое толкование расширяет пределы того, что ранее считалось исключительной «самообороной». При коллективной самообороне японские солдаты должны будут «сражаться и умирать» и за пределами Японии, если это будет сочтено необходимым для ее безопасности и безопасности ее граждан. В резолюции такие случаи строго и подробно регламентируются.

«Возвращение» США в Азию

Япония надеялась, что новый курс Б. Обамы на «возвращение» США в Азию станет реальной альтернативой быстрому росту китаецентричного мира, в котором она меньше всего хотела бы оказаться.

Не в японской традиции впадать из одной крайности в другую. Современная политика Японии в области безопасности покоится на четырех китах: всемерное усиление союзнических отношений с США; наращивание собственного оборонного потенциала с помощью расширительного толкования конституции; развитие военных и политических связей с потенциальными партнерами по «сдерживанию» Китая; налаживание взаимопонимания с Китаем. У всех четырех направлений есть свои проблемы.

Первое направление очевидно. В Японии контингент американских войск насчитывает около 37 тыс. человек и более 130 военных объектов. Вопрос о сокращении или свертывании американского присутствия давно забыт. Речь идет только о передислокации и сокращении «нагрузки» Окинавы, где сосредоточено три четверти американских баз и объектов. Но акцент на стратегический американо-японский союз, в основе которого по-прежнему лежит противодействие Китаю, все более вступает в противоречие с растущей на глазах системой взаимозависимости между США и Китаем [9].

В экономике переплетение интересов особенно заметно. Торговля между США и Китаем в 2013 г. составила 562,2 млрд долл., а за девять месяцев 2014 г. – 425,7 млрд долл. Те же показатели в японо-американской торговле почти в три раза ниже: 203,8 и 153,3 млрд долл. В американских университетах в 2012 г. обучались 723 тыс. китайских студентов. В отличие от 1920-х годов, когда молодые китайцы ездили в Москву учиться классовой борьбе, дети нынешних коммунистов предпочитают вузы США. В 2011–2012 гг. доля китайских студентов составляла более 25% от всех иностранных студентов, обучавшихся в американских вузах [10].

Япония надеялась, что новый курс Б. Обамы на «возвращение» США в Азию или пересмотр американского присутствия в Азии в сторону его усиления станет реальной альтернативой быстрому росту китаецентричного мира, в котором она меньше всего хотела бы оказаться. Стержнем была концепция зоны свободной торговли под названием «Транс-Тихоокеанское партнерство» (ТТП). С 2008 г. США стали вести переговоры о своем участии в ней и активно агитировали Японию присоединиться. Казалось, что через экономические рычаги, высокие барьеры таможенных правил, стандартов по охране интеллектуальной собственности им удастся сдержать влияние Китая [11].

Но уже с середины 2013 г. при реализации ТТП элемент «сдерживания» Китая стал испаряться. Прежде всего, возникла явная двусмысленность в процессе региональной интеграции, когда в ноябре 2012 г. начались переговоры по оформлению другой зоны свободной торговли – Регионального всеобъемлющего экономического партнерства (РВЭН, RCEP). В эту зону, в эпицентре которой расположен колоссальный китайский рынок, оказались вовлечены многие страны из ТТП, в том числе и Япония. К тому же с середины 2013 г. Китай стал проявлять заметный интерес к участию в ТТП. Поменялись настроения и в США. Влиятельный американский журнал стал доказывать, что включение Китая в ТТП отвечает национальным интересам Соединенных Штатов.

На фоне неудачной попытки подписать окончательное соглашение по ТТП в феврале 2014 г. в Сингапуре в ноябре того же года контрастно выглядело воодушевленное обсуждение на последней сессии АТЭС в Индонезии идеи создания зоны свободной торговли в АТР (ССТАТР, FTAAPR). Речь идет о мегарынке, на долю которого приходится 80% японского экспорта, 60% импорта и 70% прямых инвестиций. Одна из самых влиятельных газет «Асахи» не видит проблемы в существовании параллельных курсов интеграции. Более того, по ее мнению, ТТП может составить стержень ССТАТР.

Поворот России на Восток

Разнонаправленность тенденций в мировой политике и в регионе очевидна: экономическое развитие стран региона происходит в условиях интеграции, формирования общих рынков и общих интересов, но гармонизация этих интересов, сталкивающихся при освоении ресурсов, в территориальных и других спорах, явно запаздывает и даже буксует.

Поворот на Восток или внешняя политика «западозамещения» остро ставит перед Россией вопрос о базисных началах стратегии внешней политики. Ускоренно развиваются отношения с Китаем, который из «одного из важнейших» превращается в «главного» партнера России. Это неизбежно создает впечатление если не союза, то чего-то очень серьезного, напоминающего его. Тактически это, может быть, и неплохо, но стратегически – проблематично. Мерещится «фантом» 1950-х годов. Судя по всему, это не нужно и Китаю. Его интересы становятся все более глобальными, и он сам стремится избежать впечатления о новом союзе с Москвой.

Региональная интеграция на параллельных курсах (ТТП и ССТАТР), но в одном направлении – к огромному по масштабам рынку с участием большого числа разнообразных и разноориентированных игроков, включая таких крупных, как Япония, Индия и Южная Корея, – будет сдерживать формирование в регионе экономической и политической доминанты G2 (Вашингтон – Пекин). Данная конфигурация не устраивает никого, включая Японию и Россию.

Подспудно эта логика уже несколько лет двигала российско-японские отношения, но помешали украинские события. Участие Японии в санкциях было в значительной мере вынужденным. Принадлежность к «Группе семи», союз с США и близкие отношения с Европой – все эти факторы игнорировать было трудно. Тем не менее Токио постарался свести свое участие к такого рода санкциям, которые не имели большого практического эффекта. В частности, они коснулись усиления мер контроля над экспортом оружия, предоставления военной технологии, товаров общей номенклатуры и услуг военного назначения, предоставления российским банкам долгосрочных кредитов, отказа в выдаче виз определенным лицам и т.д.

Большинство санкций касаются того, чего не было на практике. Но если экономический эффект от санкций оказался незначительным, то политический – довольно болезненным. Чтобы сгладить этот эффект, японская сторона инициировала встречи президента В. Путина и премьер-министра С. Абэ – короткую в Милане и продолжительную в Пекине на полях АТЭС. В «санкционный период» состоялся визит вежливости японских военных кораблей во Владивосток. Теперь на повестке дня – визит В. Путина в Японию в 2015 г. «Я надеюсь, что этот визит состоится в следующем году в самое удачное время», – сказал С. Абэ 11 ноября 2014 г. после полуторачасовой беседы с В. Путиным, заметив, что это их десятая по счету встреча. Когда и как пройдет их одиннадцатая встреча и какое время считать для нее «удачным» – вопросы недалекого будущего.

Япония по определению не может играть на стороне России в ее нынешнем противостоянии с Западом. Но, учитывая нежелание японской стороны конфликтовать и стремление поскорее увидеть компромиссное разрешение спора между Западом и Россией, а главное – не дать другим «нажиться» на этом конфликте, отношения с ней можно было бы строить в особом формате. В нем санкции были бы сведены к минимуму, а диалог и внесанкционное взаимодействие – к максимуму. В этом отношении Япония находится в более выгодном положении, чем Франция или Германия, которые помимо отношений с США и «Большой семеркой» имеют обязательства по линии Европейского союза, где жесткий принцип консенсуса вынуждает их приспосабливать свои интересы к интересам других.

Израиль, несмотря на очень близкие отношения с США, к санкциям не примкнул, поскольку смог убедить своего главного союзника и всех остальных, что в условиях враждебного и взрывоопасного окружения он не может себе позволить такую роскошь. Токио может действовать по такому же принципу и убеждать партнеров, что при всей своей экономической независимости от России хорошие или как минимум нормальные отношения с Москвой – геополитический императив в нынешних условиях.

* * *

Разнонаправленность тенденций в мировой политике и в регионе очевидна: экономическое развитие стран региона происходит в условиях интеграции, формирования общих рынков и общих интересов, но гармонизация этих интересов, сталкивающихся при освоении ресурсов, в территориальных и других спорах, явно запаздывает и даже буксует. Возникающая при этом диспропорция в экономических потенциалах, трансформируемая в другие факторы силы, еще больше затрудняет поиски взаимоприемлемых компромиссов. Эти усилия затрудняются тем, что согласовать национальные интересы в регионе с низким уровнем политической интеграции крайне сложно. Тем не менее ясно одно: ключ к решению геополитических противоречий, если он есть вообще, заключается в экономической интеграции.

1. Юсукэ K. Не мир, не война // Майнити симбун, 6 августа 2014 г.

2. Иомиури симбун, 9 июня 2014 г.

3. Иомиури симбун, 28 декабря 2014 г.

4. Асахи симбун, 18 июля 2014 г.

5. Асахи симбун, 6 сентября 2012 г.

6. Ацуси Окудэра, корреспондент газеты «Асахи» из Пекина: Асахи симбун, 27 апреля 2013 г.

7. Асахи симбун, 20 июня 2014 г.

8. Конституция Японии 1947 г.: «Статья 9. Искренне стремясь к международному миру, основанному на справедливости и порядке, японский народ на вечные времена отказывается от войны как суверенного права нации, а также от угрозы или применения вооруженной силы как средства разрешения международных споров.

(2) Для достижения цели, указанной в предыдущем абзаце, никогда впредь не будут создаваться сухопутные, морские и военно-воздушные силы, равно как и другие средства войны. Право на ведение государством войны не признается».

9. В ней все переплетено: симпатии и неприязнь, подозрения и доверие, соперничество и партнерство. Это ежегодные консультации по стратегическим вопросам, когда в Пекин съезжаются чуть ли не вся вашингтонская администрация и многие-многие другие.

10. Японская пресса повествовала о том, как в конце мая 2014 г. во внутреннем дворе Адамс Хаус одного из студенческих общежитий («домов») Гарвардского университета, где в свое время обитали Ф. Рузвельт и Г. Киссинджер, на церемонии вручения дипломов магистров нередко звучали китайские имена. Одно из них принадлежало дочери нынешнего китайского лидера – Си Минцзэ. См. серию статей под рубрикой «Американо-китайский новый миропорядок»: Асахи симбун, 27 сентября 2014 г.

11. Kahler M., Macintyre A. (eds.) Integrating Regions: Asia in Comparative Context. Stanford, CA: Stanford University Press, 2013. P. 262. Константин Саркисов