Вышеизложенный краткий обзор показывает, что население Илийского края весьма разнообразно по племенному составу, языку, быту, занятиям и религиозным верованиям, и что внешнею спайкою между этими, часто враждебными друг другу элементами является в настоящее время только подданство Китаю.

Отсутствие внутренней сплоченности, основанной на прочных связях единства крови, культа и исторических задач, приводит к заключению, что преданность всех этих народностей дайцинскому правительству, очевидно, не может быть одинакова.

И действительно, китайцы, маньчжуры, солоны и сибо, связанные узами кровного родства с владычествующею династиею, должны бы, по-видимому, представлять из себя надежный для нее оплот в крае, но китайцы не могут до сих пор забыть, что маньчжуры захватили власть силою и пользуются незаслуженными, с китайской точки зрения, преимуществами; служащие сибинцы, получая содержание вдвое меньше маньчжур и относя одинаковую с ними службу, считают себя несправедливо обиженными, а если это уменьшение содержания установлено еще как наказание за недостаточное сопротивление русским в 1871 году, то таковая кара, поддерживая в сибинцах недовольство за злопамятность, естественно, исключает возможность полагаться на полную их преданность.

К монголам дайцинское правительство издавна относилось весьма недобросовестно; разные поборы и вымогательства, постоянно практикуемые и теперь чиновниками всех рангов, конечно, не могут способствовать благожелательному отношению этих кочевников к маньчжурскому режиму. Понятно, что облеченные властью чины монгольской иерархии из личных выгод стараются выказывать себя сторонниками маньчжурского господства, но народ далеко не питает к нему особой привязанности. В 1900 году, во время военных приготовлений в Илийском крае калмыки, собранные под знамена, открыто заявляли, что они не будут драться с русскими, не находя нужным приносить жертвы интересам маньчжурской династии.

Вследствие поземельного неустройства между одноплеменными кочевыми народностями края тоже мало связи, и нередко возникали враждебные столкновения и даже кровавые побоища из-за пользования местами для кочевок, а власти китайские пользовались этими столкновениями для своих корыстных целей.

Вторая, меньшая половина населения Илийского края состоит из ненадежных мусульман, а именно: киргизов, которые в процентном отношении представляют наибольшую их часть, и дунган и таранчей, составляющих даже в совокупности процентное их меньшинство. При безразличном отношении киргизов к политическим распрям других народностей, при несклонности их увлекаться газаватом, опасными элементами для китайцев в Илийском крае из последователей ислама, бесспорно, являются дунгане и таранчи, которые хотя и питают друг к другу вражду за резню во время кульджинских смут, но для которых китайцы одинаково ненавистны. В особенности озлоблены против них дунгане. Они не забыли еще, как беспощадно китайцы всюду в течение 18 лет истребляли их единоверцев во время подавления дунганского мятежа; они долго будут помнить торговлю их детьми, которая, по словам г. Регеля, была в 1879 году на пространстве от Турфана до Манаса во всем ходу; они, наконец, знают, как пишет г. Регель, что за всякий отпор своим угнетателям не только каждому протестанту грозит смертная казнь, но будут истреблены все члены его семьи, даже все свидетели [хотя надо оговориться, что озлобление подчас стихает под влиянием заигрывания и обещаний китайских властей, на которые последние не скупятся в минуты политических кризисов].

Покоряясь до поры до времени обстоятельствам, не надеясь на справедливость и признание своей политической равноправности, как таранчи, так и дунгане считают владычество китайцев тяжелым, подневольным игом, освободиться от которого они готовы при всяком удобном случае (дунганские мятежи в шестидесятых годах, в 1895, и в 1900 г. прошлого столетия).

Взаимная рознь, затаенная вражда и даже ненависть между владетелями Илийского края и подвластными им народностями породили недоверие в одних и неуверенность в других, а при таких условиях правительственная власть не может быть сильна [опираясь на войска, и то не всегда, она может чинить кровавые расправы, но нравственного влияния и авторитетного значения не может иметь], и только благоприятно сложившиеся обстоятельства помогли китайцам на этот раз восстановить свое владычество в Верхнеилийской долине без кровопролития.

Действительно, край им был передан нами при совершенно мирной обстановке. Пребывание нашего оккупационного отряда до весны 1883 г. устранило возникновение смут в стране при занятии ее китайцами и спасло оставшихся в живых главарей восстания от кровавой расправы с ними мстительных китайцев, а мусульманское население — от грабежей и насилий голодных китайских солдат. Наши хлебные подрядчики помогли китайцам прокормить в опустевшей стране до первого урожая приведенные ими войска.

Охрана границы и надзор за ее неприкосновенностью при посредстве сильных наших казачьих постов, бдительный досмотр за приграничным инородческим населением наших административных властей и энергичные настояния нашего кульджинского консульства положили конец пограничным неурядицам и баранте, для прекращения которых илийские власти оказались бессильными принять действительные меры. Наконец, враждебные китайскому владычеству дунгане и таранчи выселились в наши пределы и этим сильно ослабили элемент недовольных в возвращенном китайцам крае. В отношении же немногих и не опасных для китайского владычества мусульман, оставшихся в Илийском крае, китайские власти постарались разными льготами и притворным добродушием несколько ослабить впечатление гуманности и законности нашего управления, в которое перешла большая часть их сородичей.

Для уяснения причин этого переселения, которые характеризуют также отношения прежних жителей края к китайцам, и его последствий, необходимо сказать несколько слов об этом событии и о поземельном устройстве кульджинских выходцев в наших пределах.

С.-Петербургским договором было предоставлено илийским жителям право остаться в китайском подданстве или переселиться к нам. Почти все дунгане и огромное большинство таранчей и киргизов пожелали быть русскими подданными.

Для водворения этих переселенцев нам была уступлена часть Илийской долины от старой границы, проходившей по пикетам Борохудзир-Чунджа, до новой, проведенной по р. Хоргосу и на сел. Кальджат; но участок этот не мог вместить даже меньшей части кульджинских выходцев. Кроме того, установление спокойствия на границе исключало возможность поселять дунган и таранчей в непосредственном соседстве с Илийским краем. На остальном пространстве Семиречья свободных земель для оседлых жителей было очень мало; по качеству почвы земли эти не были лучшими и далеко уступали илийским; их нужно было оросить, затратив немало труда и денег на ирригационные сооружения: находились они в значительном удалении от границы, что вызывало большие расходы на перемещение в новые места водворения. Все эти обстоятельства создавали серьезные затруднения в деле прочного поземельного устройства у нас таранчей и дунган, выйти из которых возможно было только с уменьшением числа переселенцев; при необходимости же принять всех, пожелавших перейти к нам, приходилось предоставить им, кроме отведенных участков внутри области, еще земли вблизи границы и всюду стеснить их в пользовании землею и водою.

Желательно было уменьшить число переселяющихся последователей ислама также, в видах ограждения наших киргизов от мусульманского влияния на их правовые понятия и религиозные воззрения.

С другой стороны, чем больше осталось бы дунган и таранчей в Илийском крае, тем для нас было бы выгоднее: таранчи и дунгане являлись в крае теми неустойчивыми элементами, при посредстве которых, в случае надобности, мы могли бы оказывать должное воздействие на китайцев.

По всем этим соображениям признано было соответственным сперва предложить дунганам и таранчам через своих выборных ходоков осмотреть предназначенные им места для водворения, чтобы они заранее знали, на какие земли им придется променять богатые угодья Илийского края; затем пожелавшим, все-таки, переселиться к нам было объявлено, что денежных пособий на дорогу и на домообзаводство им не дадут, что они обязаны будут собственными средствами оросить отводимые им земли, выстроить в своих поселениях школы для обучения мусульманских детей русской грамоте и, наконец, если явится надобность, то они должны будут отбывать воинскую повинность на тех основаниях, какие будут для них выработаны.

Но ни страх разорения и бедствий при далеком переселении, ни любовь к родине и уважение к могилам предков, оставляемым на китайской территории, ни предупреждения о недостатке земли и воды в русских пределах, ни отказ в денежной помощи на дорогу и домообзаводство, ни предстоящие затраты труда и денег на ирригационные работы, на устройство школ и их содержание, ни даже воинская повинность, — ничто не остановило дунган и таранчей, как доносил военный губернатор Семиреченской области, в их стремлении перейти в подданство Великого Белого Царя, под милостивым владычеством Которого они надеялись быстро оправиться. Об этом переселении покойный профессор Васильев высказался так: «Оно представляет небывалый в истории человечества факт. Кульджинский край находился под нашим управлением десять с небольшим лет, и вот, когда мы его передали прежнему правительству, исконные его жители бегут вслед за нами, оставляя насиженную и обработанную их потом и кровью страну, бегут от тех благодеяний, которыми, будто бы, осыпает Богдохан своих подданных. Пойдут ли народы Индии вслед за англичанами, если им придется когда-нибудь оставить страну, которую они облагодетельствовали не хуже Богдохана?!»

Теперь спрашивается, какие причины побудили таранчей и дунган к массовому переселению из благодатного Илийского края?

Нельзя объяснять это переселение только неуверенностью дунган и таранчей в том, что злопамятные китайцы, при случае, не отомстят им беспощадно за прошлые их провинности. Да, весь темный народ, пожалуй, руководился этим чувством страха за свое будущее при выборе подданства, но все влиятельные, а следовательно и более сведующие народные представители, за которыми пошла масса, понимали, что если бы китайцы применили к ним систему кровавых возмездий, то новое восстание повело бы к окончательной потере для китайцев Илийского края, возвращения которого они добивались с такою настойчивостью. Не могли они также не принимать в расчет и неблагоприятных условий поземельного устройства всех переселенцев в наших пределах, этого жизненного вопроса для земледельческого населения, и если, несмотря на все это, предпочли русское подданство китайскому, то, очевидно, по причинам более серьезным, чем боязнь возмездия.

Искусственно созданное величие Китая хотя и ослепляло Азию, пока народы ее не вошли в непосредственные общения с другими государствами, но, судя по отношениям к китайцам жителей Монголии, Тибета, Кашгарии, Или, притяньшанских оазисов и мусульман, живущих в Застенном Китае, владычество это ни симпатии, ни тем более привязанностей в подвластных народах не возбуждало. Центральное правительство о дальнейшей судьбе их заботилось настолько, сколько того требовала необходимость удерживать их в покорности и рабском повиновении. Давши им, соответственно указанной цели, определенное устройство, оно предоставляло дальнейшее попечение о подвластных инородцах органам местного управления.

Установления китайской гражданственности не носили в себе одушевляющих начал, а местные органы, ими ведавшие, как показывают исторические факты, не способны были возрождать к культурной жизни даже такие щедро одаренные природою страны, как Верхнеилийская долина. С головами, в разной мере набитыми отвлеченными принципами китайской морали, с умом, отуманенным корыстью и опиумом, и с пустыми карманами, чины всех рангов предержащей власти заботились прежде всего о возможно быстром наполнении пустоты этих карманов, и хищническими поборами, произволом, несправедливостью и жестокими карами вносили развращающее влияние, пагубно отражавшееся на бытовой, экономической и нравственной сторонах жизни населения. Под лапами китайского дракона убивался дух предприимчивости, стремление к возрождению, к усовершенствованию, — все обрекалось мертвящему застою и удерживалося в рабском повиновении престолу только страхом жестокого, немилосердного возмездия. И такие кровавые расправы, как поголовное истребление чжунгар, достигали в свое время цели.

Но прошли года, и многое в Азии изменилось: китайских уполномоченных в Индии заместили англичане, среднеазиатские ханства подчинились России, обаяние могущества Китая сильно поколебалось победами европейцев в 40-х и 60-х годах прошлого столетия. В тоже время народы Средней Азии настолько повысились в самосознании, что стали уже способными ценить блага мирных, человеколюбивых к ним отношений.

Русское владычество приобрело в Средней Азии огромное обаяние потому, что оно ознаменовало себя гуманными, миролюбивыми и доброжелательными отношениями к туземцам и, вызвав сочувствие народных масс, явилося для них желательным владычеством.

Илийские дунгане и таранчи в течение нашего десятилетнего управления краем по опыту узнали, что при русском владычестве нет места анархии; сильною властию быстро восстановленный порядок в умиротворенной нами стране дал жителям давно ожидавшийся ими отдых от пережитых кровавых смут. Полное забвение всех провинностей перед нами во времена султанского владычества и ласковое отношение к народным представителям вызвали к нам доверие. Точно определенные и при том не обременительные податные обязательства, при личной и имущественной обеспеченности каждого, устранили произвол и хищнические поборы, никогда не прекращавшееся при китайском господстве, а установление системы управления, приспособленной к особенностям народностей края, с сохранением неприкосновенности религии, обрядов и обычаев, еще более упрочило наше положение в нем.

Заботами об устройстве путей сообщений, о расширении торговли, об увеличении ирригационных сооружений и хлебных посевов, о развитии промыслов, и вообще заботами об экономическом процветании края мы подняли в короткий срок благосостояние населения, а справедливостию и гуманным обращением окончательно расположили его к себе. И вот, когда при передаче китайцам Илийского края дунганам, таранчам и киргизам явилась необходимость выбрать подданство, то, без сомнения, не один только страх за свою будущую судьбу в руках китайцев, но еще обаяние русского имени и сознание превосходства наших порядков побудили бесповоротно почти всех дунган и бо́льшую часть таранчей, а также 6 волостей киргизов предпочесть русское подданство китайскому, несмотря на старательные происки китайских властей, пытавшихся обещаниями влиятельным людям наград чинами и назначениями на должности по народному управлению удержать их вместе с их сторонниками от переселения к нам.

В истории владычества нашего в Средней Азии факт переселения к нам илийских таранчей и дунган является нашею административно-политическою победою; это справедливое воздаяние нам, русским, за наши человеколюбивые и доброжелательные отношения к туземцам, в которых мы прежде всего видим людей и которых по христианской заповеди почитаем своими ближними. К сожалению, факт этот в свое время не был у нас должным образом оценен и отмечен, а наши соперники в Азии умело обошли его молчанием.

Какие же причины, после всего вышеизложенного, заставляли и заставляют некоторых кульджинских переселенцев опять уходить в Илийский край?

Открытая на всем протяжении наша граница всюду допускает беспрепятственный переход в китайские пределы. Пограничные наши казачьи посты положительно не в состоянии выслеживать каждого одиночного перебежчика на огромном пространстве охраняемого участка ее от Борохоро до Мус-тага.

С уходом нашего оккупационного отряда в Илийском крае начались неурядицы, образовались из всякого сброда шайки, которые безнаказанно грабили в проходах Борохоро торговые караваны и проезжающих, принимая в свой состав всех, желавших заняться ремеслом разбойников.

Впрочем, между таранчами и киргизами мало находилось смельчаков, желавших пополнять эти шайки; в них принимали, главным образом, участие дунгане, пользовавшееся всяким случаем, чтобы чем-нибудь досадить ненавистным китайцам. Большинство пограничных таранчей и киргизов промышляло в китайских владениях единичными кражами рогатого скота и лошадей, а если кто из них попадался китайским властям, то сейчас же объявлял себя русскоподданным и прибегал к защите нашего консульства. Откочевывали также в Илийский край провинившиеся киргизы пограничных волостей, обиженные неудачею искатели должностей, — за ними иногда уходили целые аулы их приверженцев (откочевка Ходжаке с своим аулом), убегали туда таранчи, преследуемые нашим правосудием за совершенные ими преступления. Всех этих перебежчиков илийские власти охотно принимали, водворяли на жительство в укромных местах и, в случае наших требований, всеми способами уклонялись от их выдачи.

Переселение не порвало родственных связей и вытекающих из них отношений между таранчами и киргизами, ушедшими к нам и оставшимися у китайцев, а при близком соседстве тех и других необходимость ехать предварительно за пропускным билетом и переезжать границу обязательно через пропускной пост слишком затрудняла всех, имевших надобность в неотложной побывке у своих родичей. Случалось, что ушедшие в Илийский край по родственным делам туземцы там и оставались на жительстве.

Наконец, отличные земли Илийского края и прекрасные его пастбища мало-помалу стали привлекать наших таранчей и киргизов (кызаев-бейбулатовцев), из которых первые у нас стеснены, особенно в Джаркентском уезде, недостатком пахотной земли и поливной воды, а вторые, т. е. киргизы, не имеют желательного простора в отведенных им местах для кочевок.

С прекращением неурядицы переходного положения в Илийском крае, когда жизнь там и имущество стали более обеспеченными, побеги наших безземельных таранчей усилились.

Китайцы, нуждаясь в рабочих руках, охотно стали принимать беглецов, стали позволять им селиться в местах жительства их родственников или по выбору на новых свободных местах, предоставляя им в пользование столько земли, сколько каждый был в силах обработать.

Хорошие урожаи вполне обеспечивали существование перебежчиков: бывали случаи, что убежавшие в Илийский край таранчи платили подати и нам, и китайцам, с неизбежным излишком в пользу китайской администрации, и жили там все-таки в достатке.

На просторных и тучных пастбищах Верхнеилийской долины скот киргизов быстро поправлялся и настолько увеличивался в приплоде, что укочевавшие от нас киргизы охотно уплачивали китайцам все поборы, лишь бы долее пользоваться этими пастбищами.

Таким образом, причины, вначале порождавшие самовольные побеги дунган, таранчей и киргизов в Илийский край, с окончанием переходного его положения сами собою прекратились.

Отлучки по родственным связям в большинстве случаев носят характер временного отсутствия.

Безвозвратные же побеги таранчей и киргизов в Илийский край вызываются главным образом недостатком у нас земельных наделов в оседлых поселениях и простора в кочевых угодьях, и если не будут приняты меры к улучшению поземельного устройства этих переселенцев, то побеги не прекратятся и в будущем. [Впрочем, незаконные и чрезмерные поборы китайских чиновников с пребывающих в Илийском крае со времени передачи его китайцами наших подданных киргизов стали слишком уже тягостны для них, и по последним сведениям, в противоположность таранчам, у наших киргизов замечается стремление к обратному возвращению в наши пределы].

По сведениям за 1901 г. перебежчиков таранчей насчитывается в Илийском крае 3063 душ об. пола, у нас же таранчей считается более 62 тысяч д. об. п.

Так как в программу настоящего обзора не входит изложение этих мер, то на них и не приходится останавливаться, но нельзя не пожелать, чтобы эти меры были приняты, дабы устранить всякие поводы для указаний нам, что переселение илийских мусульман в наши пределы вовсе не имеет того значения, какое ему придают. Если и теперь число перебежчиков не поражает своими, якобы, ужасающими цифрами, то при улучшении поземельного их устройства, надо полагать, что случаи побегов будут редкими исключениями. Ведь в Семиреченской области на одну кв. версту площади пока приходится менее 3 человек, а существующие недостатки орошения долин, до устройства гидротехнических сооружений, могут быть восполнены богарным полеводством.

Что касается вопроса о том, какое настроение выкажут жители Илийского края при вступлении нашем в его пределы, то в видах осторожности необходимо помнить, что полагаться ни на кого из них не следует, что для свободы действий соответственнее все основывать в расчетах на собственные силы и средства, но можно иметь уверенность, что со стороны дунган и таранчей, киргизов и, пожалуй, калмыков не только враждебных действий, но и сопротивлений мы не встретим.

Кроме того, дунгане и таранчи могут служить для организации восстания против китайцев.

Маньчжуры и китайцы, как народности господствующие, должны выказать нам сопротивление, если будут в состоянии это сделать. Но по опыту прошлых событий вероятнее полагать, что военноначальники, после первого неудачного столкновения, запрутся с своими отрядами в импаны, где попытаются отсидеться, при неудаче же такой попытки, взорвут пороховые склады или, распоровши себе животы, постараются своею смертию предупредить неизбежные кары за недостаточное сопротивление.

Остальные народности, вероятно, отнесутся безучастно к событиям.

По крайней мере, в разгаре сформирования в 1900 году Джаркентского отряда и слухов о занятии края русскими войсками большая часть населения оставалась видимо спокойною.

Рассматривая население края как материал в военном отношении, можно сказать следующее: китайцы одинаковы как за Великою стеною, так и вне ее.

Пребывание в Илийском крае влияет на них скорее в худшую сторону: больше можно придаваться праздности, больше можно курить опиума, ибо условия жизни и природные богатства края допускают пока возможность с далеко меньшими затратами труда и энергии не только снискивать себе средства на пропитание, но приобретать еще и достаток для удовлетворения прихотей.

При пагубной страсти к опиуму китайцы едва ли могут представлять из себя хороший, т. е. крепкий духом и телом, материал для военной службы. От курения опиума получается физическое расслабление и нравственная угнетенность, делающие людей не только апатичными, но малоспособными к продолжительному перенесению трудов и лишений военно-походной жизни.

Кроме того, китайцы по натуре трусливы и в борьбе рассчитывают не столько на смелость, сколько на пассивное сопротивление, они боятся непогоды и в особенности не переносят холода, а самое главное это то, что военная служба у них не пользуется почетом и составляет ремесло людей, которым не удалось проложить себе доступ к государственной гражданской службе или подыскать себе иное дело, обеспечивающее существование человека. Для контингента же людей сомнительных нравственных качеств понятие о долге, составляющее неотъемлемую принадлежность воина, не существует.

Реклю пишет, что ни один народ не имеет так мало воинственных песен и не прославляет с таким постоянством мира и особенно труда земледельца, как китайский поселянин.

Наконец, внешний вид китайца ничего воинственного и мужественного не представляет: повязанный платком, с косою, в длиннополом одеянии он своею карикатурною фигурою возбуждает если не смех, то удивление.

Так как в смысле боевой годности нет почти никакой разницы между частями китайскими и маньчжурскими, то это служит доказательством, что контингенты, из которых они образуются, по своим качествам одинаковы.

С другой стороны, существует мнение, что китайцы и маньчжуры (сибо, солоны) имеют данные быть хорошими солдатами: они выносливые пешеходы и хорошие ездоки, любящие лошадей, в пище неприхотливы, стойки в лишениях и терпеливо переносят физическую боль, равнодушны к смерти и способны даже к геройству и самообладанию. [События 1900—1901 г. дали случаи, доказывающие, что китайский солдат был способен геройски умирать и даже бросаться в атаку на европейцев; впрочем, это были весьма редкие, единичные исключения и во всяком случае не массовые явления].

В виду вышеизложенных различных мнений о пригодности китайцев [это относится также и к маньчжурам] к военной службе, едва ли не правильнее сказать, что только будущее может показать, какой выйдет из китайца воин, если на армию Срединного государства будет обращено должное внимание и она получит соответствующие воспитание, обучение и организацию, и соответствующий командный персонал, что во всяком случае не может быт скоро исполнено.

Дунгане, обладая стойкостью в лишениях, равнодушием к смерти, выносливостью, физическою силою, отличаются воинственностью, мужеством и по своему природному уму, храбрости и честности представляют лучший контингент для военной силы; их очень много служит в китайских частях Илийского края и они действительно лучшие солдаты.

Относительно пригодности вообще дунган к военной службе у нас имеется достаточно убедительный опыт. Часть пришедших из Кашгарии в Семиреченскую область в 1877 г. дунган пожелала приписаться к мещанам гор. Пишпека и наравне с ними с 1890 г. отбывает воинскую повинность.

Пишущему этот обзор пришлось видеть в рядах 2-го Западно-Сибирского стрелкового батальона дунган, ранее служивших в нем и призванных во время мобилизации в 1900 году, и сделать с упомянутым батальоном передвижение от гор. Верного до гор. Джаркента.

По личным наблюдениям, а также по отзывам ротных командиров и бывшего командира батальона полковника Тихменева, дунгане оказались вполне пригодными к военной службе и прекрасными солдатами. Совершенное незнание русского языка при поступлении на службу в начале, правда, затрудняло работу с ними, но не надолго, — по звуковой методе они скоро выучиваются читать по-русски и через год вполне понимают русскую речь.

Дунгане способны быстро приобретать военную выправку, старательны, все скоро усваивают, военная служба, видимо, их интересует, они отличные стрелки, послушны и ведут себя хорошо. Во время призыва все явились на службу своевременно, пока состояли в запасе, не утратили военной выправки, а затем в строю быстро восстановили все, чему были обучены до увольнения в запас, в котором пробыли 4—5 лет до призыва в 1900 г.

Таранчи (и кашгарлыки), в большинстве физически слабые, плохо развитые в умственном отношении и нравственно угнетенные долгим порабощением, мало годятся к военной службе.

Калмыки разных родов хотя и составляют военное сословие, но по весьма слабому умственному развитию, болезням, миролюбивому характеру и крайней лени, вряд ли годны к строевой службе, хотя они выносливые наездники и хорошие охотники.

Калмыки, принявшие христианство и поселившиеся в Сарканской станице Семиреченского казачьего войска, большею частью ушли к своим родичам на Бороталу главным образом потому, что праздную, кочевую жизнь в своих аулах или службу на китайских постах, состоящую из перевозки почт и проезжающих чиновников, предпочли жизни станичников и службе в строю, требующих энергичных трудов.

О службе в строю оренбургских казаков из крещеных калмыков строевое начальство отзывается весьма одобрительно и ставит их куда выше казаков из нагайбаков и татар.

Киргизы отличные наездники, народ крепкий и сильный, имеющий много выдающихся нравственных качеств, но мало дисциплинированы и слишком дорожат личною свободою.

Китайцы считают их крайне беспокойным, ненадежным народом и к военной службе не привлекают; от них иногда берут только посыльных и джигитов.

В 1883 году цзянь-цзюнь Си-лунь, желая навести страх на киргизов, совершенно уничтожил аул Ходжаке, вырезав всех жителей, не исключая детей, кибитки были сожжены, а скот разграблен назначенными для экзекуции солдатами. Поводом к такой жестокой расправе послужило неповиновение киргизов этого аула китайским властям возвратить вещи разграбленного у Музаратского прохода каравана тяньтзинских купцов, в чем обвинялся этот аул.

В 1888 году цзянь-цзюнь Сэлэнгэ запретил киргизам долго оставаться на одних и тех же кочевках. Спускаться с гор в долины и города им было разрешено лишь с особою красною палкою или дощечкою (пай-цзы), заменявшею билет. Таких палок на каждое старшинство было выдано всего по 10; за появление без пай-цзы киргизы подвергались смертной казни. Это распоряжение было отменено не особенно давно (лет пять). Все эти меры строгости вызывались, главным образом, барантою.

Говорят, что во время мобилизации войск Семиреченской области в 1900 г., китайские власти обратились к киргизам с вопросом, к кому они думают пристать в случае открытия военных действий. Те очень откровенно и простодушно ответили, что пристанут к той стороне, которая окажется сильнее. Вместе с тем, киргизы начали откочевывать вглубь гор, чтобы китайцы их «не обидели».

Несколько лет тому назад в Сары-булаке (близь г. Суйдина) была расположена отборная команда из 36 джигитов-киргизов, сформированная для преследования шаек барантачей. Однако в каждом случае баранты оказывался непременно замешанным один из этих «отборных молодцов». Вследствие этого, команда была распущена. Теперь из киргизов состоит на службе только несколько джигитов-посыльных у цзянь-цзюня, у киргизского амбаня и у секретаря цзянь-цзюня.

Из киргиза при известной культурной подготовке может получиться прекрасный легкий конник.

Д. Федоров, подполковник Генерального штаба. Опыт военно-статистического описания Илийского края. — Ташкент, 1903.