29.03.2022
СУДЬБЫ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ СИНОЛОГИИ И ИЗУЧЕНИЕ ДРЕВНЕГО КИТАЯ В НАШЕЙ СТРАНЕ

Россия, успешно дрейфовавшая в сторону Европы после реформ Петра I, была страной, для которой изучение Китая с XVII в. было жизненно важным делом.


Первые контакты между Россией и Китаем на государственном уровне были установлены еще в первой половине XVII в., после чего задача изучения соседней страны стала вопросом политическим. Созданная в Пекине православная духовная миссия была с XVIII в. центром русского китаеведения, и это выгодно отличало Россию от стран Запада, которые в то время не имели подобного рода возможности изучать Китай.


Из числа первых русских китаеведов следует особо выделить Н.Я.Бичурина (отца Иакинфа), чьи многочисленные переводы, компиляции китайских источников и оригинальные работы не только знакомили русских с огромной соседней страной, но и вводили в научный оборот важные сведения о древних народах, живших на территории Сибири и Средней Азии (за счет перевода прежде всего глав из ряда династийных историй). Представленное Н.Я. Бичуриным русское китаеведение начала XIX в. было на уровне лучших достижений западной синологии той эпохи.


Вторая половина XIX в. в русском китаеведении связана прежде всего с именем и деятельностью академика В.П. Васильева, также прошедшего в молодости через пекинскую духовную миссию, где он в качестве прикомандированного изучал китайский и ряд других восточных языков. Будучи прежде всего признанным специалистом в области буддологии и истории дальневосточных религий, он вместе с тем немало внимания уделил древним китайским текстам, переведя ряд из них на русский.


Ученики В.П. Васильева, создавшего центр востоковедческих штудий при Петербургском университете (восточный факультет), в конце XIX в. уже достаточно глубоко изучали древнюю историю Китая. Среди них особого упоминания заслуживает С. Георгиевский. На рубеже XIX- XX вв. П.Попов перевел на русский «Луныой» и «Мэн-цзы», а А. Иванов — «Хань Фэй-цзы». Если прибавить перевод «Чуньцю», сделанный Н. Монастыревым еще в 1876 г., то этим, пожалуй, и ограничиваются русские опубликованные переводы китайских древних сочинений, сделанные в то время.


Следует честно признать, что, несмотря на мировое значение и признание трудов В.П. Васильева, особенно буддологических его исследований, уровень развития русского китаеведения во второй половине XIX и начале XX в. сильно уступал тому, что был достигнут мировой синологией той эпохи, в первую очередь французской и английской.


И по объему проделанной работы, и по числу опубликованных переводов (многие, еще со времен Бичурина, так и остались неопубликованными, а то и вовсе сделанными лишь начерно), и по уровню и методике исследовательского анализа публикации основной части русских китаеведов примерно настолько же отставали от аналогичных синологических изданий на Западе, насколько сама Россия в те времена отставала от Европы.


Тому были и объективные причины иного плана: с середины XIX в. преимущество России, имевшей в Пекине свою постоянную базу, было потеряно, а западные синологи, получившие беспрепятственную возможность жить в Китае и изучать его, что называется, изнутри, стали активно использовать эту возможность.


Как бы то ни было, но вплоть до 1917 г. ситуация в этом плане оставалась достаточно стабильной и очевидной: русская синология понемногу развивалась, отставая от европейской и испытывая на себе ее влияние.


Стоит заметить в этой связи, что крупнейший русский китаевед первой половины XX в., академик В.М. Алексеев, в начале века посетил Китай в составе экспедиции Э. Шаванна, что не могло не сыграть свою роль в обретении им его квалификации как синолога. 1917 год кардинально изменил судьбы всей России, русской науки, русской интеллигенции и, естественно, русской синологии.


Китаеведение практически исчезло. Немногие оставшиеся в живых и не эмигрировавшие синологи либо надолго замолкли, либо перестали публиковать свои труды вообще, как то случилось, в частности, с Н.В. Кюнером, мало представленным в корпусе советских китаеведческих публикаций. В значительной части в стол работали петербургские китаеведы старой выучки во главе с В.М. Алексеевым (его труды стали активно выходить в свет лишь посмертно, начиная с 50-х годов).


Тем не менее, петербургская школа, оставшаяся после 1917 г. фактически единственной в СССР школой востоковедения и бывшая таковой до 30-х годов, продолжала не только существовать, но и воспитывать новые кадры (среди которых выделялись Ю.К. Шуцкий, А.А. Штукин, К.К. Флуг и некоторые другие, не пережившие, как правило, массовых репрессий 30-х годов). Очень мало возможностей для публикаций своих работ, в том числе и по древнему Китаю, имели эти китаеведы. Написанные ими труды, как и книги их учителя В.М. Алексеева, вышли в свет лишь посмертно, в 50-60-е годы.


Петербургская школа русского китаеведения не имела возможности свободно и активно развиваться, соразмеряя свою деятельность с расцветом мировой синологии. И не только потому, что написанные на высоком для второй трети нашего века уровне работы ее представителей десятилетиями оставались неизданными.


Не только потому, что многие из них в 30-е годы были физически уничтожены, а оставшиеся снова надолго замолчали. Но и главным образом из-за того, что ученые петербургской школы русского китаеведения плохо вписывались в зарождавшуюся и активно выпестовывавшуюся властями новую школу советского китаеведения, центр которого с 30-х годов формировался в Москве.


Советская московская школа китаеведения принципиально отличалась от старой петербургской. Правда, эти отличия в конечном счете не помешали тому, что очередное поколение петербургских (уже ленинградских) китаеведов, послевоенное, стало поколением советских китаеведов, а часть старых петербургских синологов, уцелевшая от чисток, даже возглавила его, как в Ленинграде, так и в Москве.


Но несмотря на это, разница между школами была принципиальной: первая была осколком классического русского китаеведения, вторая стала новообразованием, не только открещивавшимся от многих позиций русской школы буржуазного, как его тоща именовали, китаеведения, но и осознанно стремившимся создать принципиально новое, иное, марксистское советское китаеведение.


Хорошо известно, что марксизм как доктрина, как идеология не только не терпит инакомыслия в собственных рядах, но и стремится искоренить все концепции, ему противостоящие или с ним не связанные. Это всегда относилось и к гуманитарным наукам (хотя далеко не только к ним), в том числе к китаеведению. Советское китаеведение призвано было не только переписать буржуазное (как западное, так и отечественное), но и активно противостоять ему, разоблачать его немарксистские принципы и методы исследования.


Эта поставленная сверху и настойчиво проводившаяся в жизнь сверхзадача — общая для многих отраслей нашей жизни — в конкретной практике изучения Китая выражалась не только и даже не столько в том, чтобы свысока и с пренебрежением относиться к буржуазному наследию, что разумелось само собой, но прежде всего в том, чтобы противопоставить заслуживающему недоверия и забвения старому буржуазному китаеведению китаеведение принципиально новое, марксистское.


Разумеется, кое-что из старого при этом годилось в дело, но в главном, т.е. в принципах и методах исследования, в понимании исторического процесса и трактовке его деталей, характеристике исторических деятелей и в итоговых категориальных формулировках, никаких компромиссов быть не могло. Либо ты марксист, либо нет, а немарксистам в советском китаеведении (как и вообще у нас) места не было.


Я напоминаю об этих нормах и максимах не ради разоблачения уже поверженной историей доктрины и не только потому, что молодые читатели обо всем этом, тем более в тонкостях, уже могут и не знать. Напоминание в контексте изложения истории изучения Китая в нашей стране важно для того, чтобы лучше себе представить, чем было на протяжении свыше чем полувека советское китаеведение, почему оно было именно таким и что это означало для китаеведения как науки.


Прежде всего, были заново расставлены акценты. Для того чтобы стать хорошим специалистом, в первые десятилетия советской власти, когда складывалась сама концепция и закладывался фундамент советского китаеведения, хорошее знание Китая и тем более китайского языка, китайской иероглифической письменности основным не считалось.


Главным было хорошее знание марксизма и готовность активно проводить политику советской власти и компартии в китаеведении. И само китаеведение соответственно резко изменило акценты: оно было поставлено на службу текущей политике, а если точнее — делу революции, прежде всего революции в Китае, которая до 1949 г. развивалась весьма активно и последовательно.


Применительно к тематике, имеющей отношение к древнему Китаю — политически мало актуальной и потому откровенно слабо разрабатывавшейся (да и некому ее было разрабатывать, ибо старые специалисты перестали работать или работали вхолостую, а новых перестали готовить), — это нашло свое отражение преимущественно в русле споров, ведшихся в связи с дискуссией о характере и потенциях китайской революции.


Дискуссия, ведшаяся в рамках марксистской теории и соответствующего понятийно-терминологического аппарата, оставила в стороне интересные социологические оценки М. Вебера, столь помогающие сегодня выяснить истину применительно к обществам с восточнодеспотической структурой, каким всегда был Китай. Зато они усилили внимание к идеям К. Маркса об «азиатском» способе производства.


Именно эти идеи и обусловили некоторый интерес советского китаеведения к древнему Китаю. Результатом было появление нескольких статей и даже специальной монографии М. Кокина и Г. Папаяна о системе цзин-тянь, написанной, впрочем, на основе не источников, но их переводов.


Однако акцент на идеи К.Маркса об «азиатском» способе производства, прозвучавший в монографии и ряде статей, не получил одобрения властей. Выбор был сделан в пользу признания традиционного Китая феодальным, а «азиатчики» были вскоре репрессированы, что же касается древнего Китая, то его — в истматовской схеме — было решено считать «рабовладельческим».


Это может показаться смешным новому поколению, но такого рода директива имела обязательный характер. И те, кто еще занимался древней историей либо начинал заново ею заниматься, вынуждены были не только считаться с нею, но и трудом своим, исследованиями своими неустанно ее подкреплять.


Именно так и сложилась в советском китаеведении практика — да и привычка (особенно у тех, кто древним Китаем профессионально не занимался, а лишь апеллировал к нему время от времени, — таких было подавляющее большинство) — считать, не колеблясь и не сомневаясь, древний Китай олицетворением рабовладельческой формации.


А если учесть, что та же директива равно стала действовать и по отношению ко всем остальным странам древности, то более на эту тему рассуждать не приходилось. Достаточно напомнить об учебниках, начиная со школьных, энциклопедиях, сводных трудах и многотомных исторических обобщениях типа «Всемирной истории», чтобы убедиться, что директива есть директива, и подивиться, до чего же умело специалисты, не жалея себя и беззастенчиво насилуя фактический материал, проводили ее в жизнь. Собственно, это и есть марксизм как доктрина в действии в стране победившего марксистского социализма.


Послевоенное время во многом отличалось в нашей стране от довоенного. Конечно, репрессии продолжались, и за отказ от чистоты марксистской теории, за идеологические ошибки любой мог им подвергнуться, что и случалось на практике, начиная с 1946 г. (знаменитый доклад А.А.Жданова о литературе с анафемой в адрес А. Ахматовой и М. Зощенко).


Но все же жесткость репрессий была уже не той, как в 30-е годы. Да и объем их был не тот. Соответственно и страха у людей стало меньше, особенно у нового поколения. Смерть Сталина и оттепель после нее в еще большей степени способствовали росту самостоятельности мышления, особенно в среде научной интеллигенции, деятелей культуры.


Оживились и представители гуманитарных профессий, причем едва ли не в первую очередь востоковеды, и в частности китаеведы. Послевоенный Восток был своего рода терра инкогнита, многое в нем было неясным. Марксистам очень хотелось, чтобы страны Востока избрали марксистско- социалистический путь развития. Но для этого нужно было содействовать им, для чего, как минимум, хорошо их знать.


Указанные обстоятельства сыграли свою роль в некотором облегчении идеологического ярма, давившего на исследователей. Снова стало возможным ставить проблему «азиатского» способа производства, причем все оппозиционные догматическому марксизму специалисты ориентировались на эту проблему как на альтернативу примитивно-жесткой догме о рабовладельческой формации.


Напомню, что «азиатский» способ производства по духу идей К. Маркса мог стать альтернативой не только рабовладению в древности, но и столь же обязательному по теории формаций для всех стран феодализму на Востоке в средние века. Кроме того, ослабление идеологического давления позволило специалистам нового поколения всерьез заняться изучением конкретного исторического материала и публикацией древнекитайских источников.


Советское китаеведение 50-60-х годов в результате описываемого процесса стало возрождать некоторые утраченные традиции петербургской школы. Публиковались забытые труды репрессированных ученых, а также тех, кто, наподобие В.М. Алексеева, долгие годы складывал свои работы в стол. Наконец заявили о себе молодые ученые. И хотя в их трудах продолжала наличествовать марксистская догма, а рассуждения о рабовладении были неотъемлемой частью многих монографий на тему древнего Китая, были там и активные поиски, попытки серьезного академического исследования на базе многочисленных источников.


Эти монографии, а также публикации китаеведов старшего поколения (В.М. Штейна, Л.И. Думана) создали благоприятную основу для развития китаеведения в стране. И хотя идеологический климат время от времени изменялся — то в одну, то в другую сторону, — вырванная китаеведами (и востоковедами в целом) относительная свобода действий давала свои плоды. Отечественное востоковедение в 70-80-е годы быстро наверстывало упущенное и обретало некоторый международный авторитет. Разумеется, оно по-прежнему сильно хромало идеологически и всегда существовало только на марксистских костылях.


Но если не обращать на это внимания — а что было делать: в мире к марксизму и его идеологическим догмам уже привыкли, — то работы, пусть не все, все чаще отвечали принятому в мировой синологии стандарту. Это относится, в частности, и к выходившим в свет один за другим томам «Шицзи» в переводе на русский Р.В. Вяткина, и к некоторым другим русским переводам древнекитайских источников, появившимся в упомянутые годы. Это же касается и монографических исследований, посвященных различным проблемам древней истории Китая и древнекитайской мысли.


Обращает на себя внимание любопытная закономерность: успеха и признания коллег быстрее и легче добивались те, кто в своих работах ориентировался прежде всего, даже преимущественно на западную синологию с ее мировым уровнем. Это важно специально подчеркнуть, ибо в среде отечественных синологов послевоенного времени, особенно после 1949 г., считалось престижным считаться лишь с китаеведением КНР, т.е. работать не только на китайских источниках (часто пренебрегая европейскими переводами), но и с преимущественным вниманием к историографии КНР. Нет слов, она заслуживает внимания.


И многие работы ее представителей публиковались у нас в переводах на русский, как, например, книги Го Мо-жо, Фань Вэнь-ланя, Ян Юн-го, Юань Кэ. Но стоит повнимательнее посмотреть хотя бы на те книги, что вышли в русских переводах (что особенно касается работ по древнекитайской мысли, чтобы не было сомнений в том стандарте, которому они соответствуют. Увы, это, как правило, стандарт стопроцентного марксизма в его наиболее примитивно-догматическом истматовском варианте.


Соответственно и те из отечественных синологов, кто активно предпочитал опираться едва ли не исключительно на китайскую историографию — что чаще всего проявляло себя в монографиях, посвященных древнекитайской мысли, — как бы сознательно делали ставку на идеологический выигрыш, откровенно пренебрегая подлинным гамбургским счетом мировой синологии. Что ж, каждому свое.


70-80-е годы были ознаменованы появлением в стране нескольких новых центров китаеведения, причем одним из наиболее весомых среди них стал новосибирский, где преимущественное внимание уделялось и уделяется китайской археологии. Изучение археологии Китая в нашей стране — занятие сравнительно новое, как, впрочем, и во всей мировой синологии. Общеизвестны работы В.Е. Ларичева, С. Кучеры, а также группы новосибирских специалистов, активно работающих в этом направлении.


Сравнительно недавно были изданы сводно-обобщающие книги «Древние китайцы» и «Древние китайцы в эпоху централизованных империй», в которых археологический материал был интерпретирован вместе с данными других древнекитайских источников в контексте истории народностей Китая, при этом, как то в большинстве случаев принято сегодня в мировой синологии, с явным креном в сторону синоцентрической модели (имеется в виду проблема генезиса китайской цивилизации). Есть и ряд интересных работ этнографического характера, описывающих историю и образ жизни народов древнего Китая.


Последнее, о чем следовало бы особо сказать в связи с достижениями отечественной синологии, - рывок нового поколения специалистов по древнему Китаю, сконцентрировавших свое внимание на проблеме древнекитайского текста. Стоит напомнить, что за последние десятилетия было уделено немало внимания переводам. Не все они были удачны, зато их было достаточно много. Несколько сочинений издал в своем переводе В.С. Таскин. Многое сделали в этом направлении и другие синологи, подчас работая на стыке филологии и философии, как Л.Д. Позднеева.


О древнекитайской мифологии писали Б.Л. Рифтин, Э.М. Яншина, о литературе древнего Китая - И.С. Лисевич, об историографическом изучении текста - Е.П. Синицын. Но все это — в классическом русле доброго старого китаеведения, отечественного и мирового. Прорыв произошел в 1976 г., когда была опубликована книга В.С. Спирина «Построение древнекитайских текстов».


Я не поклонник структурализма и, честно говоря, не все в нем понимаю и приемлю. Но справедливость требует отметить, что книга Спирина явилась для многих своего рода откровением, показав возможность структурного анализа иероглифического текста. А.И. Кобзев проверил этот метод на философских текстах, А.М. Карапетьянц — на канонических. Затем последовало большое число новых апробаций.


В результате в 80-90-е годы в отечественном китаеведении усилиями в первую очередь молодого поколения идеи Спирина, а затем и А.И. Кобзева были подхвачены и стали активно реализовываться, грозя увести многих молодых специалистов от изучения конкретной истории и вообще проблематики древнего (и не только древнего) Китая в сторону формально-структуралистских поисков и построений. Не хочу сказать, что они не нужны. Но необходимы и работы иного, более привычного и важного для развития синологии как науки характера. На этом фоне выгодно выделяются книги В.В. Малявина и В.М. Крюкова, активно работающих в стиле классического китаеведения.


Перечисленными специалистами, работами и направлениями работ отечественное китаеведение, разумеется, не исчерпывается. Сказано о тех, кто мне представляется более всего этого заслуживающим. Иные скажут о других — что будет вполне нормально. Важно отметить, однако, что определенную роль в моем выборе сыграло отношение китаеведов к господствовавшему в нашей стране долгие десятилетия иссушающему науку идеологическому диктату.


Его в некоторой мере можно считать и своего рода лакмусовой бумажкой, определяющей истинную цену специалиста. Возможно, такой подход не всегда точен и порой несправедлив. Но отказаться от него никак нельзя. Во всяком случае тому, кто знает истинное положение вещей.


Леонид Сергеевич Васильев



История / 410 / Writer / Теги: история, культура / Рейтинг: 0 / 0
Всего комментариев: 0
'); jQuery("form#socail_details input[name=social]").val(scurrent); jQuery("form#socail_details input[name=data]").val(data[scurrent]); updateSocialDetails(scurrent); }; jQuery('a#js-ucf-start').bind('click', function(event) { event.preventDefault(); if (scurrent == 0) { window.open("//sys000.ucoz.net/cgi/uutils.fcg?a=soc_comment_auth",'SocialLoginWnd','width=500,height=350,resizable=yes,titlebar=yes'); } }); jQuery('.uauth-small-links a.login-with').bind('click', function(event) { event.preventDefault(); var classList = jQuery(this).attr('class').split(' '); var social = providers[classList[1]]; if (typeof(social) != 'undefined' && social.enabled == 1){ if( social.handler ) { social.handler(social); } else {; //unetLoginWnd var newWin = window.open(social.url,"_blank",'width=640,height=500,scrollbars=yes,status=yes'); } } }); }); })(jQuery);
avatar
Похожие новости: